Все случилось летом

Вилкс Эвалд

Сели, и он продолжал:

— Вы, как погляжу, в облаках витаете, а на земле, по-моему, верней. Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Еще не поздно и передумать. Схожу к начальнику, все улажу. Ты, Тедис, повинишься, пообещаешь исправиться. А завтра опять возьмемся за багры.

— О чем тут толковать? — негромко произнес Тедис. — Не надо, Капитан. Не могу иначе. В реку свалился я, а не Лапайнис. Я и должен уехать. Но я еще вернусь — поверь.

Он был серьезен, как сама серьезность. Капитану на миг показалось, что худое лицо парня исказило страданье, губы дрогнули,

опустились ресницы. На один короткий миг. Потом Тедис открыл свой шкафчик, достал оттуда сверток. Тот самый, который получил, отправляясь на рыбалку.

— Вот видишь, у меня даже харчи есть на дорогу. Чего ж еще?

Они простились. Первым вниз по тропинке шагал Тедис. Воротник брезентовый куртки поднят, кепка низко надвинута, голенища резиновых сапог несколько раз загнуты ниже колен. Ростом невелик, плечи узкие, как у подростка, — настоящий батрацкий сынок, не евший в детстве досыта и потому не ставший большим и сильным. Но шаг уверенный, твердый, словно у маршала на параде.

По пятам за ним следовал Дивпэда-младший. Капитан еще слышал, как он сказал: «Так ты напиши, я к тебе приеду. Не забывай».

Капитан присел на лавочку, лениво попыхивая трубкой. Внизу всхлипнул и забился мерной дрожью мотор. В темноте зажглись два огонька — зеленый и красный. Некоторое время они, казалось, стояли на месте, потом как в воду канули.

А дождь прошел. Кругом бескрайним океаном расстилалась темнота, и Капитану вдруг почудилось, что от того места, где он сидит, в мир уходит множество светлых дорог. По одной из них только что уплыл корабль, — впрочем, какой там корабль: утлое суденышко…

Дверь конторы отворилась, луч света упал к ногам Капитана. В дверях стоял Дивпэда-старший. Был он в шерстяной кофте, с непокрытой головой. Голова седая, почти белая… В руке чашка с дымящимся чаем.

Он оставил дверь приоткрытой, чтобы видеть в темноте дорогу, и все-таки чуть не столкнулся с Капитаном, сидевшим на границе света и тьмы.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Дивпэда.

— Богу молюсь, — мрачно ответил Капитан. Он был настроен поругаться и только ждал, чтобы начальник сказал: «Наверное, опять нализался». Уж тогда-то он ему ответит, будьте покойны. Но Дивпэда, как-то странно мотнув головой в сторону общежития, спросил:

— А ребята?

Капитан выбивал трубку о край лавочки, несколько искорок зашипело на сырой земле.

— Твой сын повез Тедиса на моторке к мосту.

И он снова ощетинился, ожидая, что начальник повысит голос и начнет выговаривать за лодку, за то, что взяли ключ без спросу и зачем вообще понадобилось везти Тедиса на моторке.

Осторожно, стараясь не пролить чай, Дивпэда опустился рядом с ним на лавку и сказал:

— Значит, уехал…

Они долго молчали. Чай в чашке остыл. Ночь была полна загадочных звуков. Казалось, даже облака проносятся по темному небу с легким шелестом, а за ними, в вышине, шепчутся звезды. Где-то в глубине земли журчал ручеек, и журчанье его походило на сказку бабушки, слышанную давным-давно, в далеком детстве.

— Да-а, — протянул Капитан. — Уехал… Минут пять как уехал.

1960

ВЕЛОСИПЕД

Отец

шел впереди, подняв воротник пальто, низко надвинув на лоб шляпу, засунув руки в карманы. Шел он большими шагами, и Артуру приходилось бежать, чтобы поспеть за ним. Мальчик то и дело перекладывал портфель из руки в руку и думал о том, как было бы хорошо идти вровень с отцом. Но тротуар из цементных плит был слишком узок.

Это была небольшая улочка, на окраине города, с обеих сторон окаймленная садами. Снег стаял, оставив на проезжей части и за оградами груды мусора. Возле домов, шалея от весны, на цепях скулили овчарки. Отец и сын в эту минуту были единственными прохожими, и потому пара иссиня-черных скворцов, только что прибывшая из теплых краев, с интересом разглядывала их с оголенной ветки могучего клена.

— Папа! — крикнул Артур. — Обожди!

Когда отец обернулся, он обогнал его и зашагал перед ним — задом наперед. Отец шел следом.

— Почему ты не дома? — удивился он.

— Я провожу тебя до трамвайной остановки, — сказал сын.

Это был худенький мальчик в ученической фуражке, в потертом пальто, из которого успел вырасти. Но лицо у мальчика было серьезное-серьезное. Видно, для своих лет он знал гораздо больше, чем следует. Огромные серые глаза его глядели пристально и без улыбки.

— Не балуйся, иди как следует, — сказал отец. — А то упадешь.

— Не упаду, — отозвался мальчик. — А если пойду как следует, тогда не буду тебя видеть. Я должен сказать тебе что-то важное… — Он взглянул на отца, словно собираясь с силами. — Учительница записала в дневник замечание, — наконец произнес Артур. — И сказала, чтобы ты расписался.

Отец и сын, как по команде, остановились. Мальчик потупил глаза, разглядывая отцовские ботинки. Давно не чищены… Где-то в саду горел костер из прелых листьев, едкий дым щекотал ноздри. Отец взял сына за подбородок, поднял его личико кверху.

— Что ж ты там набедокурил? — спросил он ровным голосом, в котором не было даже досады, одно любопытство. Но ему не удавалось заглянуть в глаза сыну, тот все время отворачивался. — И почему обязательно я должен расписаться? Почему не мать?

По щеке мальчугана скатилась крупная слеза, оставив влажный след. Он достал из кармана платок, звучно высморкался.

— Учительница сказала, чтобы ты расписался.

Отец в раздумье погладил небритые щеки, взглянул на часы и, вздохнув, произнес:

— Ладно, давай посмотрим, что там у тебя.

Замечание было написано красным карандашом. Ученик Артур Линарт на уроке плохо себя вел, своему товарищу Модрису Озолу испачкал чернилами нос, другому ученику положил на сиденье кнопку…

— Ну и ну! Да как ты мог такое сделать?

Линарт-старший принялся ощупывать карманы, безуспешно пытаясь найти что-либо пишущее. Артур протянул свою самописку. Приложив тетрадку к забору, отец нетвердой рукой вывел свою фамилию. Потом принялся дуть на страницу, чтобы скорей просохли чернила.