Все случилось летом
Шрифт:
— А Элза Круклис жива? — спросил я Вэстуре. — Или тоже… погибла?
— Нет, жива, — ответила Вэстуре. — Но после всех потрясений очень переменилась, стала набожной, ушла в добровольный затвор. Нянчит внучат, живет у старшей дочери, — та работает железнодорожным кассиром на тихой станции. Младшая закончила университет, занимается кибернетикой. Практику проходила в Новосибирске, там и замуж вышла. Летом с мужем и сыном, которому скоро в школу, навещают мать. А хутор «Леяспаукас» стоит заброшенный. Кто теперь в такой глуши согласится жить. Постройки обвалились, заросли бурьяном, кустарником… Что еще ты хотел бы узнать?
Я не ответил. Мне казалось, что в поисках правды я избороздил столько дорог океана жизни и вот теперь
— Зачем ты это делаешь? — спросил я.
— Зачем? Чтобы тебе понравиться.
— Не надо! Пожалуйста, пойди смой.
Она вышла. Я слышал, как в ванной плескалась вода. Вскоре Вэстуре вернулась и взглянула на меня как-то очень серьезно. Она выглядела постаревшей, на лице было написано страдание.
С мягкой хрипотцой пробили стенные часы. Утро… У меня было такое чувство, будто кто-то стоит рядом, смотрит на меня пристальным взглядом, ждет ответа. Я открыл глаза, оглянулся, в комнате ни души. От долгого сидения затекли руки и ноги, и замерз я основательно. Метель за окном утихла, поскребывал совок дворника. Окна домов светились розоватыми, желтыми, зелеными огнями, беспорядочная громада города, расцвеченная зарей, подступала к самому горизонту. По улице прокатил первый троллейбус… Передо мною на столе лежала раскрытая записная книжка, а в ней запись: «Валка. Осень 1941 года. Хозяин отвез своего пастуха полицаям… Человек, каким ты будешь завтра послезавтра, в недалеком будущем?»
1968
ОТРЕЗАННЫЙ ЛОМОТЬ
Из мира сего Вилис Сатынь ушел столь же лихо и скандально, как и жил в нем. О гибели Сатыня рассказал Ивар Озолнек, в тот момент оказавшийся поблизости, и от всех переживаний и ужасов, свидетелем коих стал, он потом не день ходил сам не свой.
Как было установлено следствием, Вилис Сатынь с утра на своем колесном тракторе возил сено для молочной фермы, затем, на тракторе же, скрылся в неизвестном направлении. Следы вели к хутору «Трейжубуры», где одна девица с той же фермы справляла день рождения. Там Вилис и загулял. Спустя некоторое время возникла потребность пополнить запасы спиртного, потому как ранее заготовленные успели иссякнуть. Вилис охотно вызвался доставить напитки из заречного магазина, ближайшей торговой точки от хутора «Трейжубуры». Кто-то возразил — лучше бы пешком туда отправиться, на что Сатынь ответил: «Уважающий себя тракторист на тракторе ездит даже туда, куда король пешком ходит, а уж в магазин — и подавно».
И был таков.
Прямиком проложенная колея через пашни вывела к Даугаве.
О дальнейшем, как сказано выше, давал показания Ивар Озолнек, чей дом на берегу.
Озолнек находился в комнате, когда расслышал странный шум — будто поезд приближался, будто гром накатывал. Выйдя во двор, Озолнек сразу понял, в чем дело: в Даугаве лед тронулся. Он поспешил к берегу, глянул вниз. С виду все спокойно, прикрытый грязным снегом лед тянулся от берега до берега, противоположная сторона проступала смутно, потому что крупными хлопьями повалил мокрый снег. Но в верховьях зарождался грозный гул, от него Озолнеку, хоть и находился он в безопасности, стало не по себе. И тут-то на своем тракторе подкатил Вилис Сатынь. Выпрыгнул из кабины, сказал, что собирается за реку, в магазин. Озолнек стал его отговаривать, сквозь снежную пелену уже было видно, как ломится ледяная громада, но Сатынь в ответ рассмеялся, еще обозвал его нехорошим словом, потом скинул телогрейку, швырнул на снег и в одном красном свитере скатился вниз по склону, затем с прохладцей, не спеша, оборачиваясь да всякие неприличные жесты Озолнеку показывая, двинулся через Даугаву. Далеко ему
Когда на «газике» подъехал председатель колхоза Даугис, Озолнек успел уже раз десять пересказать собравшимся историю. Народ поглядывал на вздувшуюся реку, за час-другой вода поднялась на несколько метров. Воды не было видно, только льдины, наползавшие друг на друга, громоздившиеся, с глухим треском ломавшиеся и обдиравшие берега. Снег все еще шел, то густо, то пореже, и лес на той стороне лишь иногда проступал как призрак другого мира. Председателю все уже было известно. Он вылез из машины и стал громко ругаться, хотя был человек с высшим образованием и ко всем обращался на «вы». Отдельные слова люди пропускали мимо ушей, схватывая лишь суть. А суть заключалась в следующем: если кому-то взбредет в голову топиться, отправляйся на Рижское взморье, а уж если совсем подопрет и будет лень забираться так далеко, ступай вверх или вниз по течению на территорию соседнего колхоза, вместо того чтобы своим подкладывать свинью…
Председатель умолк, поймав на себе неодобрительные взгляды. Понял, что сгоряча наговорил лишнего. Постоял, оглядел разбуженную яростную Даугаву, за снежной пеленой укрывшийся берег, вздохнул и снял шапку. Люди переглянулись и последовали его примеру.
— Ну, что мы можем сделать? — спросил Даугис. И сам себе ответил: — Ничего…
— Да, — обронил кто-то, — теперь его на километр, а то и поболе пронесло. И кто мог подумать… Поутру такой разбитной был, веселый…
Председатель надел шапку.
— Почему трактор не заглушили?
Действительно, трактор Вилиса Сатыня продолжал мерно постукивать. Тут вступился некий правовед:
— Надо оставить все, как было. Следствие будет. — И кивнул на валявшуюся телогрейку Сатыня. Снег на ней уже не таял. — И она пусть лежит.
Даугис мотор все же выключил и только тогда сел за руль «газика». По дороге в правление ему в голову лезли всякие мрачные мысли, впрочем, не о бренности людского существования: вот-де жил человек и не стало… Нет, председатель раздумывал, как ему выпутаться из неприятностей, без которых, уж конечно, не обойдется. Он — председатель колхоза, посему отвечай за все. И за то, что тракторист напился в рабочее время, потом утонул в реке. Что он, председатель, сделал для того, чтоб вразумить людей, что пьянство — вред, а трезвость достойна всяческих похвал? Собирал ли по этому поводу собрания, выпускал ли стенгазеты, говорил ли с каждым в отдельности? Выдавал ли премии непьющим, наказывал алкоголиков? То-то и оно.
Подкатив к правлению, Даугис чуть ли не бегом вбежал на крыльцо, ногой распахнул дверь кабинета. Швырнул на стол мокрую шапку, не сняв пальто, плюхнулся в кресло. Дело серьезное — погиб человек. Так что голову на плаху: хотите — рубите, хотите — милуйте.
И все же, перед тем как позвонить районному начальству и в милицию, Даугис попросил соединить его с заречным магазином. Ждать пришлось долго.
— Анныня! — крикнул он, для верности дунув в трубку. — Был у вас сегодня Вилис Сатынь? Часа два тому назад, а?
Сначала в трубке ничего не было слышно, кроме треска, придыхания или сдавленных смешков, и лишь немного погодя раздался голос заведующей:
— А с какой это стати ему быть у меня? Венчан он, что ли, со мной?
Председатель рассердился. Тут человек погиб, а какая-то бабенка, распущенная и гулящая…
— Не о том тебя, дуреха, спрашиваю — венчан, не венчан, — заорал он, но на том конце повесили трубку.
Даугис потянулся за графином, налил воды. Нет, нельзя так, второй раз сегодня «тыкает»! Не годится таким тоном с людьми разговаривать, надо в рамках себя держать.