Все совпаденья не случайны
Шрифт:
Оставалось два варианта – вернуться в провинцию или пойти работать в милицию.
Лямзин выбрал второе, рассчитывая со временем на амнистию у тестя и у, казалось бы, такой отстраненной от суетной мирской жизни жены. Он искренне каялся и всячески пытался выпросить прощения у Ларисы, но та была непреклонна. В результате последовал долгий бракоразводный процесс, в течение которого Лямзин старался свести все к примирению сторон, а жена настаивала на разрыве. Итог был довольно неожиданным. На пороге его комнаты в общежитии появился тесть, молча прошел
– Это что? – поинтересовался Лямзин мрачно.
– Твоя новая квартира.
– Откупаетесь?
– Ты сам виноват, – буркнул тесть.
– Да? – усмехнулся Лямзин. – Тогда ответьте мне только на один вопрос: правда, что ваша дочь скоро выходит замуж?
– Это ничего не доказывает, – уставился в стену тесть.
– А то, что ее роман длится уже два года?
– Вы квиты.
Так Лямзин очутился в небольшой однокомнатной квартире в спальном районе Москвы и, то ли от скуки, то ли от разочарования в людях, всей душой отдался своей давней страсти – фотографии.
С фотоаппаратом он старался по возможности не расставаться. Была б его воля, он бы и на работу ходил обвешанный объективами, но это вряд ли бы понравилось начальству, и с этим приходилось считаться.
Ради удачного снимка Лямзин готов был влезть на крышу или даже повиснуть на ветке дерева над водопадом, лишь бы заснять, как солнце играет в брызгах разбивающейся о камни воды.
Происшествие, на которое пришлось выехать сегодня, было первым с утра. Так хотелось надеяться, что весь день пройдет спокойно, и тут – на тебе. Какой-то придурок вломился в запертую на замок квартиру, о чем соседка оповестила милицию, потребовав принять меры.
Поднимаясь на пятый этаж, Лямзин едва не споткнулся о собаку непонятной породы, которая метнулась по лестнице, жалобно скуля. Чучело, похожее на помесь болонки со шпицем, но низкое в холке, как такса, вдобавок имело клочковатую шерсть и острые, с кисточками на концах, уши. Существо метнулось вверх, село на лестничной площадке пятого этажа и, задрав морду вверх, тоскливо и протяжно завыло.
– Собачка, собачка, тю-тю-тю-тю… – позвал старший лейтенант Борисов, в отличие от Лямзина всегда довольный жизнью и потому чаще всего пребывавший в легкой эйфории. Высокий, белобрысый, остряк и балагур, Борисов никогда не знал отказа у слабого пола и с удовольствием этим пользовался.
– Что ты растюкался тут? Это не кролик тебе, а собака. Откройте, милиция! – Лямзин забарабанил в девятнадцатую квартиру.
– Там он, там! – высунулась из-за двери пожилая женщина. – Я сама видела, как он кулаком стукнул, а дверь-то и распахнулась.
– Что делать будем, Эдуард Петрович? Вскрывать?
– А слесаря нету, – поспешила показать свою осведомленность соседка. – Ему вчера по пьянке ногу грузовиком оторвало, в больнице он.
– У вас что, один слесарь в ЖЭКе?
– Кому ж охота не на свой участок идти?
В этот момент собака, которая сидела, словно прислушиваясь к разговору, вдруг вскочила и начала
– Похоже, там кто-то есть, – указал на нее Борисов. – Вон, собачка-то как беспокоится.
Лямзин ненадолго задумался, потом махнул рукой:
– Давай, бей, один черт!
Борисов, насколько можно было, отошел, с разгону ударил по двери плечом, и та резко распахнулась. Споткнувшись о стоявший на дороге стул, парень пролетел еще несколько метров, едва удержавшись на ногах, чтоб не упасть.
– е-мое… – пробормотал он, отдышавшись. – Тут можно было ладонью вышибить, а я, как на ворота замка, разогнался.
– Романтик! – фыркнул Лямзин. – Ворота, замки… А работать устроился конюшни разгребать.
Он прошел немного вперед, заглянул в спальню и остановился, нервно икнув. Все планы на сегодняшний вечер летели в тартарары.
И ведь сколько уж раз он давал себе зарок ничего не загадывать заранее! Так нет же, как раз сегодня хотел сорваться пораньше с работы и завалиться перед телевизором смотреть футбол. И вот, вместо телевизора – жмурик. Можно теперь проститься не только с томным вечером, но и с ночью тоже, потому что скоро такие дела не делаются.
В том, что женщина мертва, у Лямзина сомнений не было: руки судорожно сжаты, лицо синюшное, с безобразно вываленным языком, на шее – узкая странгуляционная борозда, а по-простому – след от удавки.
– Что смотришь? – заорал он в сердцах на Борисова. – Звони в управление, вызывай следственную группу. Труп с признаками насильственной смерти, предположительно удушение. – Лямзин внимательно вгляделся, потом подошел к окну и добавил: – Возможно, шнуром от жалюзи.
Эдуард посмотрел вниз, оценил высоту и вероятность того, что преступник мог покинуть квартиру таким путем. Решив, что это практически невозможно, закружил по квартире, заглядывая во все углы. В узком коридоре опять наткнулся на стул, хотел его пнуть и замер, осененный догадкой.
Чтобы лучше видеть, Лямзин даже опустился на четвереньки и, присвечивая себе фонариком, склонился над пыльным полом. Паркет, посередине уже затоптанный несколькими парами ног, под стенкой еще хранил пыль, и на ней четко отпечатались четыре ровненьких кружочка. Лямзин аккуратно поставил на них стул, проверяя свою догадку, нервно смахнул пыль с брюк и, открыв дверь в подъезд, уставился на потолок.
– Так и есть, – пробормотал он, – люк. Вот ить твою ять… Борисов! – гаркнул он. – Ставь стул и лезь наверх!
Пока Борисов исполнял поручение, Лямзин раздраженно наблюдал за ним. Исполнительность подчиненного почему-то злила. Хотя, впрочем, сегодня его злило все: устал, планы на вечер нарушены, а в личной жизни такой застой, что и в гости, с перспективой позавтракать вместе, ни к кому не напросишься.
– Ну, что? – задрав голову вверх, крикнул он в черное нутро люка.
– Никого! – гулко отозвался Борисов и оглушительно чихнул. – Там дальше во второй подъезд выход, он вполне мог туда уйти.