Все совпаденья не случайны

Бош Диана Борисовна

– Не нравится? А ты про жену не забывай! Не перестал бы ее замечать, может быть, и не бегал бы сейчас по городу, разыскивая…

Последние слова ее потонули в грохоте двери, которую Никита с силой захлопнул за собой.

Таня Силкина стояла на деревянной табуретке и, напевая, красила оконную раму в ядовито-фиолетовый цвет.

– Что так смотришь? Цвет не по душе? – хихикнула она, заметив обалделый Никитин взгляд.

– Честно говоря, не очень, – признался тот.

Татьяна засмеялась.

– Это

ничего, когда закончу, будет лучше. Тогда тебе обязательно понравится. Здесь еще будут желтенькие полосочки, и получится сказочная зебра. Комната ведь детская, скучно просто в белый цвет красить.

«Зебра явно бешеная», – подумал Никита, но вслух ничего не сказал.

– Ты по делу или просто так?

– По делу. Ты мою Эльзу сегодня случайно не видела?

– Сегодня – нет. Но как-то раз видала, – кивнула та, не отрываясь от работы. – В супермаркете столкнулись, она кокосы покупала и сыр «Эдамер».

– Кокосы и сыр «Эдамер» она тихо ненавидит, – вытаращил глаза Никита. – Скорее всего, это была не она.

Татьяна перестала красить и, не мигая, уставилась на Никиту.

– Лавров, ты меня что, за идиотку принимаешь? Хочешь сказать, я после двадцати лет знакомства не узнаю человека, столкнувшись с ним нос к носу?

– Узнаешь, – нехотя согласился Никита. – А еще что-нибудь в корзине у нее было? Или, может, Эльзу ждал кто?

Татьяна опять перестала махать кистью и, сдув прядь волос с лица, буркнула:

– Раз знаешь, мог бы и не спрашивать, чтоб меня совесть не мучила.

– Эка невидаль, совесть! Когда в девятом классе ты чужой рюкзак вместе со всем содержимым утопила и не призналась, совесть тебя разве не мучила? – ехидно напомнил Никита.

– Эльза знала и не выдала меня, промолчала… – завороженно выдохнула она.

Никита пожал плечами.

– Если ты хорошо знаешь Эльзу, это не должно тебя удивлять: не в ее правилах раскрывать чужие секреты. Так кто ее ждал?

– Знаешь, я особо не разглядывала, но то, что не ты, поняла. И неудивительно, ты ведь последнее время вообще перестал уделять ей внимание.

– Мы были счастливы, – набычившись, упрямо заявил Никита.

– Ну, не знаю… Только тот тип, что сидел в автомобиле, насколько я смогла разглядеть, принадлежит к разряду настоящих мужиков, такие всегда добиваются всего, чего хотят.

– Что?! Что ты хочешь этим сказать? – рявкнул Никита.

– Ничего, – беззаботно откликнулась Татьяна, возобновляя взмахи кистью. – Было в нем что-то такое, что заставляет трепетать слабое женское сердце.

– Последний вопрос, – зло сказал Никита, – и я избавлю тебя от своего присутствия: кто такой Гриша?

– Кто? Гриша? – изумилась Татьяна. – Впервые слышу. Может, мужчина из супермаркета и есть – Гриша. А вообще, знаешь, на Эльзу всегда особи противоположного пола заглядывались, сколько я ее помню. Так что мог быть в ее окружении и Гриша, и еще кто-нибудь. На то и щука в море, чтоб карась не дремал.

– Карась,

это тоже имя? – разозлился Никита.

– Карась – это подвид мужчин, характеризующихся тем, что у них из-под носа уводят жен.

Никита выскочил на улицу как ошпаренный, чувствуя себя гаже некуда.

– Найти б тебя, любитель кокосов, да рога бы и пообломать… – пробормотал он. И тут же осекся, вспомнив, что рога, судя по всему, теперь растут у него.

Это испортило настроение окончательно.

После обзвона остальных номеров список заметно поредел. Как оказалось, с того момента, как он аккуратно переписал Эльзины записи себе в блокнот, многое изменилось. Двое из подруг эмигрировали в Штаты, одна обосновалась в Испании, а еще одна вышла замуж за итальянца.

Надежды Никитой возлагались на последнюю аборигенку, не только не успевшую никуда слинять, но еще и создавшую не так давно крепкую российскую семью, дополнительно скрепленную рождением двойни.

Лена Парамонова возникла на пороге своей квартиры с младенцем, которого она беспрестанно трясла и качала, успевая оглядываться на орущего из комнаты второго.

– Костик, смотри-ка кто к нам пришел… Дядя Никита, сейчас будем с ним чай пить… – засюсюкала она, стараясь отвлечь младенца, но тот не перестал хныкать.

– Давай, я подержу, – протянул руки Никита, вешая плащ на гвоздь.

– Как въехали, каждый день собираемся вешалку прицепить, и все некогда, – смутилась Лена.

Никита согласно кивнул, предпочитая не вдаваться в подробности и не уточнять, что с момента переезда, как ему помнится, прошло уже больше двух лет, и, скорее всего, гвоздь поселился на стенке навсегда.

Младенец на руках у Никиты увлеченно засопел, ковырнул пуговку на рубашке и попытался ее лизнуть. Никита спохватился, вернулся в коридор за кульком, в котором покоились два одинаковых игрушечных автомобиля, и вручил один из них Костику. Попытка всунуть машинку в рот была вовремя предотвращена Леной, кинувшейся с криком: «Микробы!» и виртуозно выхватившей машинку в миллиметре от детского слюнявого рта. Костик опять заревел.

– Счас вымою и отдам, – смущенно пояснила она, обращаясь не к Костику, а к Никите. – Столько всяких болезней развелось, а я так боюсь инфекций!

Она унеслась с машинками и со вторым младенцем на кухню, где сразу же загромыхала чайником. На руках у Никиты продолжал ныть Костик, с кухни ему вторил брат-близнец.

– А вот и мы! – Лена лучилась счастьем и таким покоем, как будто и не она металась только что как ошалелая в заботах о здоровье младенцев. – Я вас еще не познакомила? Это Леня, младший брат Кости. У них разница в пятнадцать минут.

Женщина метнула чайник с заваркой на стол, сгрузила Леню в манеж и, забрав Костю из рук Никиты, сунула второго сына туда же. Начавшие снова реветь младенцы получили по свежевымытой машинке и синхронно отправили игрушки в рот.