Все тёлки мимо
Шрифт:
А теперь вообразите мой шок, когда спустя полтора года работы в "Вилле Сорризо" ко мне подошла официантка Симона, знойная латиноамериканка. Симоне было, наверно, двадцать два года. Волосы цвета воронова крыла – прямые, длинные, до пояса. Пухлые губки. Ярко-синие глаза буравили тебя взглядом – невольно становилось неуютно. Такой взгляд я раньше видел только у Тома Круза, в моменты, когда он рассуждал о сайентологии. А самой примечательной частью тела была попка. Просто нечто. Фантастическая выпуклость. Казалось, попка Симоны была разумным существом, способным к абстрактному мышлению. В общем, Симона была настолько
Но однажды перед ужином, когда я стоял у барной стойки и складывал салфетки, Симона спросила:
– Где ты живешь?
– Прямо на границе Голливуда. А ты?
– Почему ты со мной никогда не разговариваешь? – продолжала она, словно и не услышав моего вопроса.
– Э-э-э… ну, не знаю. По-моему, вы у себя в баре всегда страшно заняты.
– Разговаривай со мной, – заявила она и направилась к двум клиентам.
Ник подслушал наш разговор из-за стойки.
– Странное дело, – сказал я ему.
– Да она вообще странная. Хочет стать моделью, но, кажется, параллельно торгует обезболивающими для кроликов…
– Чего-о?
– Насколько я знаю, у нее есть кролик, а у кролика – какая-то болезнь, вроде онкология, и она берет для кролика обезболивающие по рецептам, а сама ими торгует. Наверно, от них балдеют, я не в курсе.
– А кролику, значит, она вообще не дает лекарств? – спросил я.
– Чего не знаю, того не знаю. Но телка – высший класс.
– Странная какая-то фраза – "Разговаривай со мной", – сказал я, прокручивая разговор в памяти.
– Может, она на тебя запала?
– Не думаю.
До конца смены – собственно, до конца недели – я не перекинулся с Симоной ни словом. Рассудил: вот еще одна немыслимая красавица, которая не даст мне никогда и ни за что, так зачем нарываться на неизбежные унижения?
Однажды вечером, на следующей неделе, в вечерний час пик я налил две порции диетической колы, обернулся… И оказался лицом к лицу с Симоной.
– Сегодня мы должны поужинать вместе, – сказала она таким тоном, точно мы обсуждали этот план уже десять минут.
– Я сегодня работаю до самого закрытия, – сказал я, опуская в колу ломтики лимона.
– Я тоже.
– Значит…
– Я ужинаю не тогда, когда мне люди велят. А когда мне велит мое тело.
– Ну, а я обычно ужинаю часов в семь. Так что я вообще-то сыт.
– Ты можешь посмотреть, как я ем.
– Э-э-э… ну ладно… посмотрим, не знаю, когда мне удастся уйти с работы, – сказал я и протиснулся мимо Симоны, держа поднос с бокалами.
Я сам понимал, что не очень адекватно реагирую на заигрывания Симоны, но еще ни одна женщина не вешалась мне на шею, и я просто не знал, как реагировать. Мне не хотелось ни стать посмешищем для всего ресторана, ни упустить шанс на интим с такой красавицей.
Я разнес бокалы, побежал к Нику и все ему рассказал.
– Я же говорил: по-моему, ты ей нравишься, – рассудил Ник.
– С чего вдруг? Я с ней даже ни разу не разговаривал.
– Может, в том-то и штука. Ее все пытаются трахнуть. Я сам пытался. И менеджеры, и клиенты. Практически все. Может, она озадачена: "А почему же этот парень ко мне
Дело было в пятницу, ресторан ломился от посетителей, и я освободился только в час ночи. Пробил хронокарту, снял фартук (уделанный так, словно я подорвался на гранате, начиненной соусом "альфредо"). Пошел искать Симону. Она сидела за компьютером – списывала с кредитки деньги за чей-то ужин.
– Привет, я пока не валюсь с ног, и если ты не раздумала…
– Я заказала нам столик в "Вокано", – сообщила она. Так назывался популярный китайский ресторан неподалеку, работавший до поздней ночи. – Нас посадят в углу.
– Ага. Хорошо. Э-э… хорошо.
Спустя двадцать минут мы сидели за угловым столиком в "Вокано", оба в черном – не стали переодеваться после работы. Симона выглядела умопомрачительно. Свою форму официантки – черный облегающий топ и черные брюки в облипочку, напоминавшие гидрокостюм серфингиста – она подогнала так, чтобы подчеркнуть все наилучшим образом. А я потел, сопел и больше всего походил на торговца подержанными автомобилями, который только что спустил в казино десять тысяч баксов: галстук с ослабленным узлом болтается на шее, рубашка не заправлена в брюки. Симона пододвинулась ко мне близко-близко: я даже ощутил аромат ее духов, чудом пробившийся сквозь едкое облако (запахи песто и пармезана), витавшее над моей одеждой. Учтите, это был еще не самый конфузный этап нашего ужина.
Обычно я назначал девушкам свидания, когда уже немного их знал, успевал найти общий язык. Иначе просто не решался – трусил. Так что обычно я без труда поддерживал разговор за коктейлем или ужином. Но в ту ночь ни я, ни Симона не проронили ни слова, пока не подошел официант принять заказ.
– Значит, ты – модель? – спросил я, когда официант ушел.
– Это просто работа. Для меня это не страсть, – ответила она.
– А в чем твоя страсть?
– Моя страсть – это жизнь.
Я ждал разъяснений, но Симона умолкла.
– Ты хочешь сказать… твоя страсть – это жить? Или… ты хочешь быть коучем, который учит людей правильно жить? Я не очень понимаю, что ты хочешь сказать.
– Моя страсть – просто все вокруг. Каждый день. Пока она ела темпуру из овощей (я подкрепился еще вечером и теперь предпочел жидкий "второй ужин"), мы еще двадцать минут обменивались какими-то вымученными фразами.
– Рыбы – такие странные существа, – сказала она, например.
– Точно, – откликнулся я.
Повисла пауза. Затянулась на минуту с лишним. Это был самый яркий момент нашего романтического ужина.
Я подумал: если раньше Симона и питала ко мне какие-то чувства (что маловероятно), то теперь окончательно разочаровалась. Мимо проходил официант. Я буквально схватил его за руку, ткнул ему кредиткой в живот, хотя нам даже еще не подали счет. Официант принес чек. Я торопливо расписался и сказал:
– Пойдем?
– Можешь подвезти меня до моей машины? Я очень далеко припарковалась, – сказала Симона.
– Ну да, конечно. Без проблем.
Мы сели в мой "форд-рейнджер" и, следуя ее указаниям, проехали несколько кварталов по темной Пасадене. Симона указала мне на свою машину, одиноко стоящую на парковке. Это оказался белый "лексус". Шел третий час ночи. На улицах – ни машин, ни людей.