Все темные секреты
Шрифт:
— Почему? — шепчет она, её голосом, голосом Амиты.
В своём потрясении я не могу понять, спрашивает ли она, почему я её убила, или почему пытаюсь теперь спасти.
Слов не хватает.
Я сжимаю её руку, обхватываю её хрупкие пальцы в отчаянии. Кровь из раны продолжает вытекать, унося её жизнь, всё вокруг покрывается красным.
Её губы дрожат, когда она их приоткрывает, когда на них появляется грустная улыбка.
— Я не хотела умирать, будучи другой, — бормочет она.
Её рот тоже наполняется кровью. Её зубы, некогда белые,
Она моргает раз, затем другой. Из её рта вырывается глухой звук, жалобный стон, а затем её глаза начинают закрываться.
— Нет, — всхлипываю я. — Нет…
Я отпускаю её руку, которая безвольно падает на пол, и снова пытаюсь остановить кровь, сжимаю рану, неистово, и вдруг понимаю что-то. Понимаю, что она не знает, кто я. Она не знает, что это я её убила, но также не знает, что не уйдёт одна.
Я меняюсь. Со всеми последствиями. Я возвращаюсь в своё настоящее обличье — с теми чёрными волосами, которые она гладилa, с теми щеками, которые она заставляла краснеть, с теми губами, которые она целовала…
— Амита, — шепчу я. — Амита, я не знала. Прости меня. Прости меня, пожалуйста. Амита…
Но Амита не открывает глаза.
— Амита?
Я нежно глажу её щеки, и глубокий ужас пронзает меня, когда я вижу следы крови, которые оставляю на её лице.
Она не могла умереть. Не сейчас; не могла уйти, думая, что одна, думая, что больше никогда не увидит меня.
— Нет. Амита. Нет. — Я трясу её, кладу руки на её грудь, на руки, на лицо… — Амита…
И правда пронзает меня, раскалывает пополам и ломает.
Я сама попросила Эрио позволить мне увидеть её в последний раз… и он исполнил это.
Теперь я жива, Амита лежит в моих руках, и мы больше никогда не будем вместе.
Крик
Мой крик рвется из самых глубин, и мне всё равно, кто его услышит. Однако звук глушит нечто более мощное: оглушительный грохот стекол, разбивающихся под невидимой рукой, словно под ударом яростного ветра.
Это воздух.
Воздух, полный ярости, рвущийся из меня.
Стекла лопаются, их осколки разлетаются в пустоту, и другие крики, громче моего, начинают раздаваться в коридорах и снаружи, за окнами. Я не поднимаюсь, чтобы увидеть, куда докатилась волна разрушения моего гнева. Это не имеет значения.
Я держу Амиту за руки, затем кладу ладони на её грудь.
Закрываю глаза и всей душой желаю остановить кровотечение, залечить рану, вернуть её к жизни…
Я не делала этого раньше, но делала нечто подобное. Мы поняли, как это работает, и со временем попытались вызвать магию намеренно: цветы, прорастающие из пустоты, бури, возникающие ниоткуда, порывы ветра, что трепали нам волосы…
Я всё ещё вижу её там, среди деревьев, где солнечные лучи касались её лишь в редких местах, как она кружится, позволяя себя ласкать призрачному ветру. Её распущенные
Если мы могли делать такое, то я смогу её исцелить.
Я желаю этого, как тогда, когда впервые решилась захотеть то, за что, по мнению Воронов, мне суждено было оказаться в аду.
И я ощущаю, как кровь перестает течь, как плоть под порванным платьем возвращается на своё место. Теперь от раны не осталось и следа; только её чистое, невинное тело, разорванное платье и кровь, чей источник уже никто не узнает.
— Амита, — зову её с надеждой.
Но Амита не открывает глаз.
Я кладу руку на её щеку, отказываясь признать правду, отказываясь разрушить последнюю надежду.
— Амита… — прошу я, умоляюще.
Она выглядит словно спящей. В её прекрасных чертах нет и следа боли.
Я провожу пальцами по её шее, пытаясь нащупать пульс, но не нахожу ничего. Ни биения сердца, ни шёпота жизни. Ничего.
Я поднимаюсь, шатаясь, не понимая, что делаю, и едва добираюсь до вестибюля.
Ноги подкашиваются, воздух застревает в легких, и, в следующий миг, я падаю, и всё погружается во тьму.
***
Когда я просыпаюсь, я знаю, что ничего не видела во сне. На этот раз я не ушла в мир грёз или кошмаров; я осталась в тёмной и холодной пустоте, и когда возвращаюсь, остро осознаю, где нахожусь, что произошло и чей это был труп, оставленный мною в спальне.
Я рухнула всего в нескольких шагах от двери. Я не позволяю себе оглянуться и вернуться назад. Не утруждаю себя, чтобы посмотреть в зеркало, увидеть, что случилось с моим лицом, руками или одеждой.
Пусть увидят кровь, за которую им суждено умереть.
Я не знаю, сколько прошло времени. Понимаю лишь, что прошло достаточно много, когда замечаю, что атмосфера вокруг изменилась.
В коридоре ни души, как и в залах для отдыха.
Вижу, как служанка убегает в противоположном направлении, но она не боится меня или моего вида. Её что-то напугало раньше.
На улице тоже никого, если смотреть из окон, как и на кухне или в прачечной. Захожу в покои Эриса, но его там нет. Конечно, это не может быть так просто.
Натыкаюсь на нескольких парней, что бегут мимо, но они не останавливаются, когда я пытаюсь выяснить, что происходит. Спустя пару попыток, молодая девушка, работающая на кухне, наконец соизволила взглянуть на меня.
Она даже не замечает крови, и это тревожит меня.
— Что происходит? От чего все бегут?
Она едва задерживается на мгновение, чтобы схватить меня за руку.
— Беги, — говорит она. — Нас убьют за то, что служили Львам.
— Кто? — спрашиваю я.
— Волки, — отвечает она. — Беги.
Она тянет меня, но я не позволяю себя утащить, и она больше не пытается. Отпускает мою руку, оборачивается и убегает.
Я иду туда, откуда она бежала, и вынуждена отступить в сторону, когда в коридоре, ведущем к тронному залу, мимо меня проносится группа солдат.