Все вечеринки завтрашнего дня

Гибсон Уильям

— Ладно, — сказала Шеветта, — так кому до этого дело?

— Разным умникам, — сказал он и почесал свой «петушиный хвост» концом отвертки, — потому что они понимают, что все, что сейчас реально творится, следующее: такой вот ископаемый софт непрерывно наращивает кору подпрограмм, пока дело не доходит до точки, в которой ни один программист в буквальном смысле не может понять, как же конкретно достигается решение любой из возможных проблем.

— Я все равно не вижу, какой может быть прок от этой туфты.

— Ну, на самом-то деле, — сказал он, —

ты абсолютно права. — Он подмигнул ей. — Ты рубишь, сестричка. Но факт остается фактом: существуют очень продвинутые ребята, которым нравится иметь под боком всю эту рухлядь — может быть, просто чтобы не забывать, откуда пошли все нынешние навороты и что все, чем каждый в наши дни занимается, — это всего лишь непрерывные доработки. Ничто не ново под луной, сечешь?

— Благодарю за отвертку, — сказала Шеветта. — Мне нужно срочно пойти повидать одного маленького африканца.

— Что, правда? И зачем?

— Фургон, — сказала Шеветта.

— Ну, подруга, — сказал он, приподняв брови, — соображаешь!

27

НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК

Райделл видит, как здесь, на нижнем уровне, темно, узкая главная улица запружена деловито снующей толпой, зеленоватый свет отрытых на свалках флуоресцентных ламп пробивается сквозь пугающие сплетения прозрачных водопроводных труб, ручные тележки громыхают мимо, чтобы занять свои дневные позиции. Он вскарабкался по пролету лязгающей стальной лестницы, через отверстие, небрежно пробитое в дорожном покрытии над головой, и вылез на верхний уровень.

Сюда попадало чуть больше рассеянного света. Освещение скрадывалось наваленными лачугами-коробками, между ними — навесные мостики, мокрые паруса постиранного белья, поднятые последним вздохом угасшего ветра.

Юная девушка с карими глазами, большими, как глаза персонажей старых японских мультиков, раздает желтые бумажные рекламки «Ночлег и завтрак». Он изучил карту на обороте.

Потопал дальше, с сумкой через плечо и посылкой из «ГлобЭкс» под мышкой, и через пятнадцать минут наткнулся на нечто, украшенное розовой неоновой вывеской «Тарелка мяса от шеф-повара гетто». Он узнал имя с оборотки желтой рекламки, на карте оно значилось как ориентир для поиска «ночлега и завтрака».

Очередь, стоящая к «Шеф-повару гетто», заведению с запотевшими окнами, цены написаны на клочке картона чем-то вроде лака для ногтей.

Он лишь однажды был на мосту, да и то только ночью, в дождь. То, что он видел сейчас, напомнило ему платный аттракцион, Ниссан Кунти или Скайуокер Парк, и он удивился, как же можно держать подобное заведение и не обеспечить при нем охрану или хотя бы элементарного полицейского поста.

Он вспомнил, что Шеветта говорила ему об отношениях людей с моста и полиции: одни стараются держаться моста, а другие — держаться от него подальше.

Он заметил стопку желтых рекламок у фанерной двери в стене, всего в нескольких футах от входа в «Шеф-повар гетто». Дверь оказалась не заперта

и вела в некое подобие коридора — узкого, обитого белым упругим пластиком, натянутым на каркас из бревен. Кто-то успел накарябать на обеих стенах граффити — похоже, толстым черным маркером, — но коридор был слишком узким, так что общего замысла «художника» не разобрать. Звезды, рыбы, круги с крестами внутри… Ему пришлось нести сумку за спиной, а коробку из «ГлобЭкс» спереди, чтобы спуститься по коридору, а когда дошел до конца и свернул за угол, очутился в чьей-то чрезвычайно тесной кухне.

Стены, оклеенные безвкусными полосатыми обоями, казалось, вибрировали. Женщина помешивала что-то на маленькой пропановой плитке. Не такая уж старая, вот только седая, с пробором посередине. Такие же огромные глаза, как у девушки, только серые, а не карие.

— Ночлег и завтрак? — спросил он ее.

— Бронировали место? — на ней были мужская твидовая спортивная куртка с рукавами, протертыми на локтях, надетая поверх джинсовки, и фланелевая бейсбольная рубашка без воротничка. Никакой косметики. Лицо обветренное. Длинный нос с горбинкой.

— Нужно было бронировать?

— Мы сдаем комнаты через агентство в городе, — сказала женщина, вынув деревянную ложку из закипавшего варева.

— Это мне дала девушка, — сказал Райделл, показав ей рекламу, которая все еще была у него в руках, прижатая к сумке.

— Вы хотите сказать, она их действительно раздает?

— Она дала мне это прямо в руки, — ответил он.

— Деньги есть?

— Кредитный чип, — сказал Райделл.

— Заразные болезни?

— Нет.

— Наркоман?

— Нет.

— Наркодилер?

— Нет, — сказал Райделл.

— Что-нибудь курите? Сигареты, трубку?

— Нет.

— Агрессивны?

Райделл заколебался.

— Нет.

— И еще, признаете ли вы Господа Иисуса Христа своим личным спасителем?

— Нет, — сказал Райделл, — не признаю.

— Прекрасно, — сказала она, погасив пропановую горелку. — Вот чего я действительно не переношу. Я выросла среди этих психов.

— Что ж, — сказал Райделл, — так мне бронировать, чтобы переночевать у вас здесь, или нет? — он разглядывал кухню, недоумевая, где может находиться это самое «здесь»; кухня была примерно семь на семь футов, и дверной проем, в который он втиснулся, был единственным видимым входом. Из-за обоев, кое-где отставших от пара, помещение казалось декорацией на сцене любительского театра.

— Нет, — сказала она, — не нужно. У вас есть рекламный проспект.

— А место у вас есть?

— Конечно, — она сняла горшок с плитки, поставила его на круглый металлический поднос, лежавший на маленьком крашеном белом столике, и накрыла чистым кухонным полотенцем. — Ступайте, откуда пришли. Ступайте, ступайте. Я пойду следом.

Он поступил, как она велела, и подождал ее у открытой двери. Кстати, он заметил, что очередь у «Шеф-повара гетто» стала длиннее.

— Нет, — сказала женщина у него за спиной, — это здесь, наверху.