Все впереди
Шрифт:
— Какая же демагогия! А они спросили самих детей? Самая скандальная семья для ребенка лучше, чем никакая.
— А вновь созданная?
— Для ребенка?
— Да.
— По-моему, для него это еще хуже.
— Послушаем, что скажут женщины!
Но Валя и Света лишь снисходительно улыбались, слушая перепалку.
— Женщины? — нарколог обнял левой рукой сестру, правой — жену. — Нашим дорогим женщинам внушают, что они не свободны. Закабалены тремя «к». Киндер, кухня, кирка… А для многих дурочек свобода и нравственная распущенность —
— Ну, хватит! — Валя сердито освободилась от руки брата.
— Терминология вообще великая сила, — заметил Медведев. — Общежитие, маршрут, вахтовый метод, лагерь. Казарма, полигон, территория. Согласитесь, что среди этих понятий женщине с ребенком не очень уютно.
— Конечно! — нарколог оставил сестру, но еще крепче обнял жену. — Братцы, а вы не заметили, что у нас с Зуевым всего по одной сестре? А братьев вообще нет. Ни у меня, ни у Славки.
Иванов осекся, вспомнив Медведева.
— Чтобы уничтожить какой-нибудь народ, вовсе не обязательно забрасывать его водородными бомбами, — сказал Медведев. — Достаточно поссорить детей с родителями, женщин противопоставить мужчинам. Не так просто, но возможно.
— Еще надежней вот это! — Иванов налил шампанское и выпил один, залпом.
Жена и сестра глядели на него, одна с недоумением, другая с ехидством.
— А сколько других приемчиков? — не унимался Иванов. — «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет». Это любимая поговорка Мишки Бриша. Нашего общего друга. Однажды я понарошку сказал ему, что Христос не еврей. Конечно же, Миша немедля присобачил мне здоровенный антисемитский ярлык. А ведь еще за минуту до этого доказывал, что никакого Христа вообще не было! Нет, какова логика, а? Кстати, за что вы так его прозвали? Идущий, так сказать, впереди…
Медведев говорил о чем-то с Валей, не слушая, поэтому Иванову пришлось повторить вопрос. Медведев сказал:
— Не помню, наверно, за то, что он всегда седлает третьегоскакуна.
— Что значит третьего? Не понимаю.
— Я имею в виду гегелевскую триаду. Пока мы с тобой едем на тезе и на антитезе, он уже шпарит на синтезе. Как только синтез становится новой тезой, он тут же покидает это седло и пересаживается на свежую лошадь.
— А мне надоела эта полярность. — Иванов начинал задираться. — Это вечное противопоставление: плюс — минус, тезис — антитезис. К черту Гегеля!
— Хочешь к батьке Махно?
— Да! Я поставил бы Нестора в союзный Госплан.
Чтобы разрядить обстановку, Зуев сказал:
— А в Госплане знают, куда используются столовые салфетки? Туалетная бумага продается, говорят, на доллары в «Березке», в гостинице «Украина»…
— В Госплане тысячи служащих! Достаточно перепутать две какие-нибудь фитюльки, и одна шестая мировой суши сидит без мыла. Либо — без простынь.
— Если б я был директором, — продолжал
— Погоди, погоди… — остановил Зуева Медведев. — Мы хотели послушать женщин, что они думают о разводе.
— Они ничего не думают, они просто разводятся… — не по-хорошему засмеялся Иванов. Но даже и это не вывело из молчаливого состояния его жену и сестру. Обе деловито и весело носили посуду.
— И чего это мужчины стали такие болтливые? — сказала вдруг Валя, поглядев на Медведева. — Вместо того чтобы действовать… болтают о вреде пьянства… А ведь ни один не скажет: «Всё! Я больше не беру в рот этой гадости».
Медведев с любопытством слушал.
— И вот языком болтают, вот болтают! Хуже базарных баб…
— Хорошо, — вдруг встряхнулся Медведев. — Валя, я готов перейти к делу. Будьте свидетелем! Я вызываю мужчин на соревнование. Я утверждаю, что никогда больше и нигде не возьму в рот ни капли таких жидкостей.
Он выплеснул за балкон недопитое шампанское.
— Саша, ты хочешь пари?
Нарколог посмотрел на Зуева. Зуев поводил в воздухе правой ладонью, дескать, «я — пас». Светлана с любопытством смотрела то на мужа, то на Медведева.
— Это, конечно, провокация, — задумчиво произнес Иванов. — Но я согласен, я обещаю… тоже…
— Руку? — Медведев в упор смотрел на нарколога.
— Это не так просто, — смущенно пробормотал Иванов. — Для этого надо уезжать из Москвы…
— Ерунда! — воскликнул Медведев. — От себя-то ты никуда не уедешь.
И тогда Иванов решительно подал руку, и обе руки сцепились пальцами, и сжались, словно в каком-то соперничестве.
— Зуев! Скорей разбивай! — хохотала и хлопала в ладоши Валя. — А то раздумают.
— Вы бы подумали сперва, деятели! — Зуев пытался вразумить спорщиков. — Смотрите, мне что… Постой, а что, если кто-то не выдержит?
— Тогда Валя будет права! — тихо сказал Медведев. — Мы не мужчины, а бабы с Тишинского рынка…
И Зуев ударил ребром ладони, разбивая роковое рукопожатие.
На следующее утро Иванов приехал на работу раньше обычного, потому что запланировал множество дел в городе. Дежурная сестра подала ему медицинский дневник:
— Александр Николаевич, больной из третьей палаты сегодня не спал.
— Я, кажется, просил, — мягко остановил ее Иванов, — и сейчас тоже прошу не называть комнаты палатами, а больных больными.
— Но… извините, как же их называть? — в который уж раз запротестовала сестра. — Как обращаться к ним?
— Как угодно! Называйте по имени, говорите товарищ такой-то, гражданин, месье или сударь, не так важно. Только не называйте больными.
— Хорошо. — Было видно, что она не согласна. — А больной… простите, один гражданин из пятой палаты требует поставить телевизор и телефон…