Все-все-все и Мураками
Шрифт:
— Нет, я не уверен, что хочу. Я не знаю точно, в какую дыру лезть.
— Как в эту дыру можно залезть? Она же совсем маленькая! — спросила Анжелка.
— У нас нет ключа. Без ключа это невозможно, — сказал Мураками.
— Какой ключ нужен? — опять поинтересовалась Анжелка.
— Видите, тут четыре дырки, диаметр этого отверстия — примерно четыре дюйма. Свет исходит из верхней левой дырки. Но это еще ни о чем не говорит. Тут необходимы ключ и проводник. Я об этом писал в своем романе.
— В каком? — спросила
— Кафка на пляже.
Они вообще общались так между собой, как будто нас с Полюшко не было.
— Когда твой брат мне про пуговицу рассказывал, мне это сразу показалось дельным. Видишь, это же реальная пуговица — круглая, с четырьмя дырками?! Здесь нужна особенная пуговица, которая подошла бы по размеру, и человек, который мог бы ее правильно положить. При этих двух необходимых условиях врата откроются, и мы сможем попасть внутрь.
— А как же Коля туда попал? — опять спросила Анжелка.
— У этих личностей, естественно, есть ключ. А может, им ключа и вообще не надо.
Полюшко тем временем подошел совсем близко к отверстию.
— Осторожно! — я прямо закричала. — Не подходи близко, мало ли!
— Не кричи так, — очень жестко произнес Мураками.
Вот как. Оказывается, он не всегда бывает любезным. Анжелка тоже вела себя так, будто она не моя подруга вовсе. Я даже подумала, что на Новый год пошлю ей открытку и подпишу ее: «ПРЕДАННАЯ ВАМИ ПОДРУГА».
Полюшко наклонился над розеткой. Я испугалась: вдруг он сейчас исчезнет и… все? Он не исчез. Отошел. Встал в задумчивости и вдруг ни с того, ни с сего спросил меня:
— Какой там был номер телефона агентства «Турбас»?
Я даже сразу не поняла, о чем он меня спрашивает. Потом дошло.
— Четыреста одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать. А при чем здесь номер?
— Это и есть ключ, верхняя левая.
Анжелка это все перевела. Старается. Зачем столько подобострастия?
Мураками посмотрел на него и сказал:
— А ты умнее, чем кажешься.
Анжелка и это перевела.
Полюшко промолчал. Мне кажется, он даже не обиделся, молодец.
— Надо подняться и все обсудить, — сказал Мураками.
Я очень обрадовалась этим словам. Даже как-то дышать легче стало.
Все согласились. Вернее, Анжелка сказала: «ОК», а мы с Полюшко просто промолчали.
— А как же Коля? — спросила я.
— Не в первый раз, — произнес Полюшко. — Всегда возвращался, я не думаю, что сегодня был его прощальный исход. Вернется.
В том же порядке мы стали подниматься по ступеням. Наверх мне почему-то было еще тяжелее ползти. Полюшко сзади подталкивал меня. Дыханье сбивалось. Ступенька за ступенькой. Во рту какая-то страшная горечь. Я волочилась еле-еле. Три раза проносился над нами поезд метро, меня это испугало только в первый раз, потом я вспомнила рассказ этих двух.
— Поторапливайтесь, мы уже близко! — крикнула нам Анжелка.
Они опять намного
Раздался чудовищный грохот, который буквально оглушил меня. Я упала. В лицо дунул резкий ветер, поднимая всю пыль и сор с лестницы и засыпая мне глаза. Гул не умолкал. Я поняла, что это точно не поезд. Расшибла колени, ничего не вижу.
— Ты жива? — голос Полюшка прямо надо мной.
Я не успела ответить. Наверху — Анжелка.
— Дверь!!! — кричала она истошно.
Голоса Мураками я не слышала.
— Что это???
Полюшко пытался поднять меня, цеплялся в темноте, никак не мог ухватиться, наконец я встала на четвереньки и как-то, опершись о Полюшко, приподнялась.
— Это дверь наверху захлопнулась, — сказал Полюшко. — Надо все равно подниматься, лучше наверх, всегда лучше наверх.
Я была в оцепенении.
— Я не смогу, я ноги разбила, что-то в глаз попало, дерет.
— Давай потихоньку, я буду тебя поддерживать.
— Тут темно, я ничего не вижу.
— Ползи.
Мы стали карабкаться. Сколько это продолжалось, я сказать точно не могу. Мне показалось, что прошла вечность.
— Где вы?! — крикнула Анжелка прямо мне в ухо.
— Здесь.
Она чуть не столкнула меня вниз — не ожидала, что я так близко.
— Дверь! — закричала она.
— Где Мураками? Где фонарь?
Мураками был у самой двери. Он бил кулаками по железной обивке. Фонарь, видимо, перегорел. В этой ситуации я сразу ощутила трудность общения на иностранном языке, все слова вылетели из головы, я даже забыла, как будет фонарь по-английски. Анжелка тоже ничего не спрашивала у Мураками.
Зато я поняла наконец смысл выражения «леденящий ужас». Это когда внутри все стынет, холодный пот и слезы, и вопрос: «Что делать?», и ответ: «Конец, это все».
— Спокойствие, — сказал Мураками.
Полюшко погладил меня по голове.
— Как ты думаешь, дверь еще откроется когда-нибудь? — спросила я его.
— Не знаю, — ответил Полюшко, — возможно.
Я представила себе, как Митька дома чай пьет и Кусти на стуле рядом лежит, а папа с ма— мой, наверное, у себя дома ужинают, мама папе кашу гречневую с молоком подает, папа новости по радио слушает, и заплакала. Тихо так, чтобы никто не слышал.
Потом в голову пришла, как мне тогда показалась, гениальная мысль. Я достала из кармана плаща мобильный телефон. Он был мертв.
— Мы здесь просто задохнемся, и никто не узнает… — прорыдала Анжелка.
Мураками произнес какую-то фразу на японском языке. Слова звучали жестко, как удар плети. Хорошо, что темно и мы не видим выражения лиц друг друга.
— Стучать бесполезно, — сказал Полюшко.
Мураками, по-моему, понял это без перевода.
«Буду молиться», — подумала я и начала про себя читать единственную молитву, которую помню наизусть: