Все зависит от нас
Шрифт:
— Осторожно! Не уроните, сволочи! Поставьте меня на место, а то всем плохо будет!
Но пацаны, одурев от вида старого друга, только ржали, не прекращая меня качать. Причём Гусев, гадский папа, невзирая на генеральский чин, участвовал в этом насилии наравне со всеми.
— И раз!
— Положите где взяли! Я больной, меня укачивает!
В конце концов более-менее чистенького Лисова, конечно, уронили. Повезло — не в грязь, а в остатки почерневшего снега. Потирая ушибленное, я ругался, только меня всё равно продолжали тискать. Незнакомые бойцы, стоя в сторонке и наблюдая эту картину, скалили зубы, прикалываясь и показывая пальцами на впавший в детство комсостав. Хорошо ещё, что эта попытка запуска коллеги на низкую орбиту продолжалась всего минут пять, после чего мы всей
А потом была средних размеров пьянка и знакомство с новыми членами спецгруппы. У нас появились штатный радист-ходок, сержант Иван Тельцов и подрывник, в пару к Марату — Максимилиан Шмидт. И если Иван был обычным «маркони», с подготовкой бойца терроргруппы и самой славянской физиономией, то Шмидт был самым настоящим фрицем! Причём не просто немцем, а бывшим офицером вермахта.
Кстати, до войны он никаким коммунистом или антифашистом не был и воевал столь прытко, что заслужил за Польшу Железный крест. Но в начале сорок второго он, с остатками своего сапёрного взвода, стал свидетелем расстрела жителей одной русской деревеньки. По этому поводу Макс имел наглость сделать замечание унтершарфюреру СС. Эсэсовский сержант охренел от такого наезда, послав лейтенанта далеко и надолго, да ещё и пригрозив последующими разборками. Ну а Шмидт, находясь в состоянии полного расстройства от потерь, понесённых его взводом, да ещё и увидев среди приготовленных к расстрелу людей маленькую девчонку, копию своей младшей сестры, слетел с катушек. Вставив ствол пистолета унтершарфюреру в ухо, он предложил прекратить веселье, в противном случае грозясь вышибить мозги командиру зондеркоманды. Его сапёры, видя такое дело, своего лейтенанта не бросили и тоже было взялись за оружие. Не все правда, но поддержка от них была. Только чёрных оказалось больше, да и физически они были сильнее. Рядовым просто набили рожу, а вот Максимилиана скрутили и сдали в особый отдел, тем более что, пока шла разборка, жители деревни в основном успели разбежаться. Особый отдел был не армейский, а эсэсовский, поэтому Шмидту там пришлось совсем туго. Почти три месяца шло следствие, а потом неожиданно для всех его приговорили не к штрафной роте, а к расстрелу. Лейтенант от такого поворота обалдел окончательно (тем более что поначалу-то всё шло к штрафняку) и высказал трибуналу, какие мысли он имеет о судьях в общем и о политике фюрера в частности. Договорить не успел, его заткнули, а трибунал, быстренько пересмотрев приговор, в виде последней каки решил заменить наглому командиру взвода расстрел повешением.
Так бы и вздёрнули невыдержанного фрица, но на Белянино, где он сидел, был совершён налёт советской авиации. В общем, как в кино — от бомбы часть стены рухнула, и Макс, вместе с какими-то подозрительными личностями, тоже вырвавшимися на свободу, дал дёру. Часть из этих личностей были уголовниками, а вот двое оказались подпольщиками, которые слышали про немецкого офицера, вступившегося за мирных жителей. Они-то и притащили Шмидта в партизанский отряд.
Поначалу он кобенился, не желая поднимать оружие против немцев — его даже чуть не пристрелили уже в отряде, но постепенно, глядя на зверства, творимые его земляками в России, Максимилиан стал сначала инструктором минно-взрывного дела, а потом и сам вошёл в группу, совершающую диверсии. Единственно, что старался — обычных солдат не убивать, зато эсэсовцев рвал изобретательно и с огоньком. А про подрыв гестапо в Мамоново даже я слышал, только не знал, что это дело рук бывшего противника.
Потом партизанский отряд слился с наступающими частями Красной Армии, а Шмидт опять угодил в особый отдел. На этот раз — советский. Там долго чесали репу, соображая, что же делать с этим фрицем. В лагерь военно-пленных кавалера ордена Красной Звезды отправлять как-то неудобно, но с другой стороны — союзник он был не идейный, а вынужденный. Крутили и так и эдак, только в конце концов здравый смысл победил и его сунули инструктором в центр подготовки сапёров. Хотели сначала к пропагандистам послать, но Макс, при всей накопившейся нелюбви к Гитлеру, гладко и красиво изъясняться не мог, будучи по натуре не звездуном, а технарем, поэтому и попал по специальности.
Почти
Так он и попал к Гусеву. Серёга несколько дней вёл беседы с бывшим представителем вермахта и решил, что он нам подходит. А потом Макс как-то очень быстро скантовался с Шарафутдиновым, и эти два фаната минно-взрывного дела на пару начали пропадать в ближайшем карьере и пугать людей грохотом своих новых изобретений.
Обалдеть… Я, честно говоря, даже не предполагал, что в наше секретное подразделение могут немца запихнуть. Хотя его проверяли и перепроверяли по всем позициям, только что дым из ушей не шёл. И ещё одно — умению Гусева разбираться в людях я верю на все сто, да и просто проводник-консультант нам позарез нужен. Где ещё найти человека, который всю эту Пруссию с закрытыми глазами пройти может? Так что будем считать, что нам крупно повезло заполучить себе такого человека.
На улице уже темнело, когда в разгар веселья я услышал рёв двигателя за окном и надсаживающийся голос бойца, орущего:
— Ну куды?! Куды ты прёшь?! Сдавай назад!
Выглянув наружу, увидел, как тяжёлый самоход пытается развернуться на узкой улочке. В конце концов, снеся кормой забор, он крутанулся на брусчатке и, выпустив клуб едкого дыма, загрохотал траками в сторону выезда. Похоже, «мазута» опять заблудилась. Их полк за южной окраиной стоит, я стадо ИСУ-152 засёк, когда сюда ехал, а эти балбесы, наверное, указатель не увидели…
Вообще танкисты меня сегодня напугали чуть не до усрачки. До сих пор вздрагиваю… А дело было так — когда мы отделились от основной колонны и поехали в сторону базы, то свернув за поворот, густо поросший по обочинам деревьями, я увидел четыре «пантеры», прущие прямо на нас. Откуда тут взялись эти фрицы, особо задумываться времени не было, тем более до них оставалось метров двести. И ведь главное — развернуться негде, да и не успеем. Поэтому, ткнув водителя в плечо, завопил:
— Немцы! Валим из машины!
А сам на ходу вывалился в заснеженный кювет, быстро отгребая за деревья и удивляясь, почему фрицы ещё не стреляют. Краем глаза видел Миху, который, дав по тормозам так, что машину развернуло поперёк дороги, убегал в посадки с другой стороны. Высунув нос из голых кустиков, наблюдал, как танки, не стреляя и не сбавляя хода, прут на наш новенький «УльЗиС». В голове ещё мелькнуло, что у этих «пантер» силуэт странный и что «уазику», похоже, писец — в лепёшку раздавят, но додумать не успел, потому что передний танк остановился возле нашего джипа и танкист, повернувшись в мою сторону, проорал:
— Эй, славяне, хватит по кустам ползать! Убирай свою таратайку с дороги!
И только тут я с удивлением увидел, что «коробочка», принятая мною за «Пантеру», на самом деле Т-44, совсем недавно принятый на вооружение. Но, блин, как же он похож на немецкую «кошку», особенно спереди…
М-да… Неудобно получилось. Под ржач «мазуты» я выбрался из кювета и с независимым видом уселся в машину. Мишка, не успевший далеко убежать, занял своё место через несколько секунд, и мы, стараясь не смотреть друг другу в глаза, поехали дальше. Потом, правда, несколько отошли и сначала начали подхихикивать, а потом и смеяться в голос, вспоминая свои прыжки и кульбиты.
…Горячая, спиртоводочная встреча однополчан закончилась ближе к полуночи. В ней участвовали только старики, поэтому я, не особо скрытничая, рассказал и о своих французских похождениях, и о переселении Лёшкиных сестрёнок в столицу, и о том, как я себя ощущаю в роли лауреата и почти миллионера. Поведал и как познакомился с американцем, а потом вообще пришлось рассказывать обо всех, кого встречал на банкетах. Мужики в ответ просветили, как они жили-поживали без меня.
В конце концов Гусев, положив ладонь на стол, скомандовал: