Всеблагое электричество
Шрифт:
Но это был не голем, вовсе нет…
Волна чужой воли накатила на меня сокрушительным цунами; я до крови закусил губу и утопил кнопку, запуская молниемет. Электрический разряд прорезал помещение ослепительной нитью, и демона откинуло назад. Удар электричеством разрушил сосредоточенность потустороннего существа и развеял ментальное доминирование; Елизавета-Мария сорвалась с места и с яростным криком ринулась в атаку.
Стремительный рывок достиг своей цели, и острые когти легко рассекли демоническую плоть, но прежде чем суккуб дотянулась до сердца падшего, тот небрежным ударом отшвырнул ее прочь. Елизавета-Мария рухнула на железный шкаф,
Выхватив кольт, я утопил спусковой крючок, но близость потустороннего создания вывела оружие из строя, выстрела не прозвучало. Демон качнулся вперед и резко выкинул растопыренную пятерню в сторону Елизаветы-Марии. Суккуба отбросило к стене, и она зависла в воздухе, словно наколотая на иголку бабочка, а по комнате колючей волной разошлась вырванная из нее сила. Раны падшего начали затягиваться, серая кожа засветилась изнутри, а сам он будто увеличился в размерах.
В надежде на электрический воспламенитель я вскинул «Цербер», и пистолет не подвел: один за другим прогрохотали три выстрела. Пули с алюминиевой оболочкой пробили грудь демона, и он покачнулся, но сразу восстановил равновесие и небрежным тычком отбросил меня к противоположной стене.
В голове словно граната взорвалась. Дыхание сбилось, рот наполнился кровью, а когда наконец удалось сделать вдох, между падшим и Елизаветой-Марией уже разгорелось ослепительное сияние. Как ни сопротивлялась суккуб, противник по крупицам вытягивал из нее силу; воздух дрожал, пространство плыло, искрила переполнившая помещение энергия.
Прикрыв от нестерпимого свечения глаза ладонью, я поднялся на ноги, но не смог сдвинутся с места из-за придавившего к стене невидимого пресса. Реальность изменялась, и мне больше не было в ней места.
— Драть! — прозвучало вдруг из бокового коридора. — Ну-ка дай!
Лепрекон шустро прошмыгнул мимо демона, запустил обе руки в сверкающее облако и одним махом вобрал всю энергию в себя. В тот же миг альбинос засветился изнутри и под мерзкий треск костей, суставов и сухожилий начал превращаться в жуткого зверя. Удлинялись руки и ноги, становились когтями обкусанные ногти, а торс опутывали жгуты мощных мускулов. Лицо превратилось в страшенную морду, глаза спрятались под мощными надбровными дугами, рот расползся в пасть, полную острых зубов.
На меня накатило головокружение, открылся прочертивший левую ладонь шрам, толчками забила кровь, черная, словно гудрон. Руку задергало, как если бы вместе с кровью из меня стремилась вырваться некая инородная субстанция, а сердце застучало с долгими перерывами, неровно и нервно.
Падший опомнился и ринулся в атаку, но к этому времени белый как снег монстр-альбинос нисколько не уступал ему ни размерами, ни силой. Чудища сшиблись, во все стороны полетели ошметки плоти и брызги крови. Уже через несколько секунд демона покрывало множество рваных ран, левое крыло его безвольно обвисло, а один из укусов лишь чудом не вырвал горло. Падший ответным ударом превратил морду зверя в кровавое месиво, выплеснулись на пол выбитые клыки.
Сцепившиеся противники принялись кружить по комнате и бить друг друга о стены. Чужая воля отпустила Елизавету-Марию; она рухнула на пол и выползла в коридор. Я мог последовать за суккубом, но не стал. Вместо этого перетянул левую ладонь обрывком сорочки и разложил складной нож.
Альбинос понемногу уступал
Падший же будто обрел второе дыхание. Швырнув альбиноса о стену, он легко перехватил метившую в лицо когтистую лапу и с резким хрустом вывернул ее из сустава. Затем повалил зверя на пол, замахнулся для решающего удара…
И тогда я подступил к нему со спины и, будто в банальной кабацкой драке, ткнул под левую лопатку ножом. Титановый клинок вошел по самую рукоять.
Демон Максвелла вздрогнул, я едва успел пригнуться и пропустить мелькнувшее над головой крыло. Падший с гневным ревом обернулся, намереваясь стереть жалкого смертного в пыль, и альбинос накинулся на него сзади, дотянулся до ножа и рванул рукоять вниз, распарывая чужую плоть.
Демон забился в попытке высвободиться, но зверь вцепился зубами в его загривок, провел полунельсон и продолжил орудовать ножом, расширяя рану. Падший не сдавался. Он уперся окровавленными ладонями в пол, подтянул под себя колени и замер, собираясь с силами для следующего рывка.
У инфернального создания были все шансы освободиться, и по спине у меня побежал холодок. В панике я огляделся в поисках выбитого из руки «Цербера», заметил разряженное оружие среди каменных обломков, схватил и трясущимися пальцами принялся менять стреляную кассету на новую. Та никак не попадала в пазы и не защелкивалась, да еще отвлекало надсадное рычание кромсавшего жертву альбиноса, но я справился.
Я направил пистолет на демона, целясь в висок, и тогда падший посмотрел на меня. Просто повернул голову и посмотрел. Его лицо больше не было грубой маской каменного голема, теперь оно лучилось величием и неземной красотой истинного повелителя небес, а взгляд удивительных глаз пронзал насквозь.
Я не мог убить столь прекрасное существо. Не мог — и все.
И потому зажмурился. Зажмурился и лишь после этого утопил гашетку «Цербера».
Щелкнул электрический разряд, грохнул выстрел, руку обожгло брызнувшей из простреленной головы кровью падшего.
Демон обмяк, оседлавший его зверь немедленно привстал, замахнулся и со всего маху вбил в разрез на спине свою когтистую лапу. Напрягся, победно рыкнул и уверенным движением выдрал инфернальному созданию сердце.
В один неуловимый миг падший обратился в прах и осыпался на пол мелкой серой пылью; лишь его пронзенная когтями сердечная мышца продолжала размеренно сокращаться, выплескивая остававшуюся внутри кровь. Та хлестала жидким огнем и прожигала каменный пол, но альбиноса это не остановило — он разинул свою страшную пасть и вцепился зубами в сиявшее мрачным пламенем сердце падшего.
Не став смотреть на это, я вывалился из подвала и побрел вслед за Елизаветой-Марией.
— Драть, а ведь вкусно! — донеслось из подвала, но мне могло и послышаться.
В ушах звенело все сильнее, намотанный на левую кисть обрывок сорочки давно пропитался кровью, и за мной тянулся след из черных капель. Рана на ладони и не думала затягиваться, более того — не исчезали ни ссадины, ни ожоги, все тело ныло и болело.
Но меня это нисколько не беспокоило. Как не волновала больше искренность чувств к Лилиане и ее отношение ко мне. Вопросы свободы воли теперь казались чем-то надуманным и незначительным; не страшила даже опасность застрять в обвалившемся подземелье, не найдя выхода наружу.