Всеблагое электричество
Шрифт:
И он отправился псу под хвост! Сначала над площадью принялись кружить аэропланы — летающие этажерки, как метко обозвал их кто-то из газетчиков, затем к лекторию снизились три дирижабля с символикой лейб-гвардии. Следом прилетел еще один — заметно больше остальных и в геральдической расцветке императорской фамилии.
На крыше лектория замелькали люди, их парадные карабины засверкали отблесками примкнутых к стволам штыков. Императорский дирижабль снизился до минимума, а потом от гондолы отделилась и начала спускаться на тросах небольшая кабина.
Всех подробностей
Какое-то время ничего не происходило, и я весь извертелся на трубе, затем толпа на площади загудела, и блиставший медью труб военный оркестр начал играть государственный гимн. На ступенях лектория появилась императрица Анна.
Невысокая, бледная, худощавая.
Внешне она особого впечатления не производила, но я буквально физически ощущал бившуюся внутри ее величества силу. Силу, которая могла смести все кругом. Все и всех.
И голос. Когда императрица начала произносить речь, в электрических громкоговорителях отпала всякая нужда. Я прекрасно слышал каждое ее слово. Речь будто звучала прямо у меня в голове. И не только у меня — шум на выходивших к площади улицах моментально умолк; прекратили свистеть и улюлюкать даже фрондирующие студенты.
А потом императрица перерезала алую ленту, и медные шары на мачтах окутали всполохи электрических разрядов. И тотчас толпа разразилась криками, свистом и приветственными возгласами. А вот у меня по спине так и побежали мурашки.
Электричество, чтоб его…
Ее величество скрылась внутри, кто-то из президиума последовал за ней, а на трибуну поднялся очередной докладчик, но он даже не пытался перекричать гомон толпы, просто стоял и ждал, пока утихнет шум.
Я беззвучно выругался, и тут же уплотнившийся воздух сбил меня с дымовой трубы, протащил по черепице, принялся жалить заполонившим пространство электричеством. В голове ударил колокол и зазвучали слова. Своей силой они словно призрачным молотком сокрушали мой череп изнутри.
Да! Слова!
Слова непонятные и вместе с тем удивительно знакомые. Острые как бритва, они кромсали душу и пробуждали в ней что-то давным-давно позабытое. Растаптывали и распинали. Кто-то вбивал мне в голову знание, как плотник вбивает в доски гвозди-двадцатки, и с каждым словом, с каждой новой фразой душу переполняли горечь и печаль. Из глаз потекли слезы; возможно, я бы даже спрыгнул с крыши, но попросту не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Эй, морячок! — надо мной возникла морщинистая физиономия бывшего владельца бинокля. — Перегрелся?
Со стороны припадок и в самом деле весьма походил на последствия солнечного удара. Никто больше на крыше не ощутил призрачного удара, сбившего меня с трубы.
Дедок наклонился и осторожно спросил:
— Бинокль-то тебе не нужен уже?
— Сгинь! — рыкнул я, скрипнув зубами от невыносимого жжения в голове, и старик шустро юркнул за трубу.
Уколы энергии начали понемногу ослабевать, организм приспосабливался к ним, да и голос в голове делался все тише и тише. Я продолжал различать отдельные
Странное оцепенение наконец оставило меня, я поднялся с черепицы и посмотрел на площадь. Некоторым гостям церемонии открытия стало плохо, к ним пробирались санитары с носилками, но никто не связал происходящее с лекторием.
Никто попросту не знал о некоем излучателе…
— Солнечный удар! — прошипел я себе под нос и прикоснулся к саднящему затылку. Пальцы оказались выпачканы кровью, что-то теплое и липкое стекало за ворот робы.
Машинально я потянулся к таланту сиятельного и попытался залечить рассечение, но рана и не подумала затянуться. И сила — я больше не чувствовал ее размеренного биения. Тело превратилось в тюрьму, теперь не в моей власти было управлять им и менять обличья.
Дьявол!
На миг накатила паника, но я сразу справился с ней.
Ничего! Пройдет! Я ведь знаю, что дело вовсе не во мне, а всего лишь в некоем передатчике. Именно об этом и говорил Густав Гольц. Излучатель лишил сил всех сиятельных, а возможно, и не только их…
Со стороны лектория вдруг донесся раскатистый отголосок выстрела. И сразу загрохотало над головой. Многоствольные гатлинги одного из висевших над площадью дирижаблей вдруг прошили длинными очередями два других цеппелина сопровождения, и те начали быстро терять высоту, опускаясь на крыши ближайших домов.
Императорское воздушное судно выплюнуло в сторону обезумевшего дирижабля дымную полосу, сияющая точка угодила точно в гондолу и взорвалась. Кабина разлетелась сотнями осколков, вспыхнула всепожирающим пламенем.
Толпа ринулась с площади, возникла давка. Всюду звучали крики, стоны, свистки констеблей.
Дирижабли с простреленными баллонами не причинили особого вреда, а вот пылающие обломки взорванного летательного аппарата рухнули на один из домов, и там немедленно вспыхнул пожар. Крыши начали стремительно пустеть; зеваки торопились как можно скорее очутиться в безопасности. Вышло это далеко не у всех. Кто-то поспешил и сорвался с лестницы, кто-то не удержался на краю крыши и рухнул вниз.
В лектории продолжали грохотать выстрелы, и не было никакой возможности понять, кто с кем ведет там бой, но все же я спускаться с опустевшей крыши не стал и залег за коньком с биноклем в руках. Люди разбегались, полицейские и гвардейцы пытались навести порядок, помогали раненым, сдвигали заграждения, выставляли оцепление.
Но они и понятия не имели, что именно происходит, и не знали, на что, а точнее — на кого следует обращать внимание. А я знал.
Профессора Берлигера я заметил, по большому счету, совершенно случайно. Просто, оглядывая в бинокль площадь, вдруг уловил знакомый силуэт. Профессор сразу затерялся среди разбегавшихся во все стороны людей и вынырнул уже у входа в боковой переулок. Скрылся в нем, а следом два крепких парня завели сгорбленного господина Гольца, который едва переставлял ноги.