Всегда бывает первый раз (сборник)
Шрифт:
Виноватый вид мужа, его глубокая растерянность и тщетные поиски нужного ответа помогли Натке догадаться. Догадка была шокирующей.
– Постой! Ты… ты вообще не собирался мне говорить? Так, да? Я права?
Тяжелый вздох и опущенные глаза Андрея подтвердили ее предположение. Натка сузила глаза и голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовалась:
– И, позволь полюбопытствовать, почему?
– А зачем? – Он пожал плечами, посчитав тему для разговора исчерпанной. Натку всегда бесило желание мужа заползать в скорлупу, убегая от откровенных разговоров.
– Как это «зачем»? Ты собирался решать столь важный вопрос один?
– Чем он такой важный? – Голос спокойный и почти равнодушный. Андрей уже полностью оправился от неожиданной атаки жены. Виноватый взгляд испарился, плечи распрямились, совесть успокоилась. Невозмутимость он разыгрывал настолько искусно, что Натка сама готова была вручить ему Оскара за исполнение этой роли.
– Ты собираешься менять работу… Да какую работу?! Страну! И не считаешь нужным ставить меня в известность?
– Знаешь, Ната, иногда я готов согласиться с твоей мамой. Ты очень любишь строить из себя жертву и делать из мухи слона.
– По-твоему, обнаружить то, что муж эмигрирует тихой сапой, означает превратить мошку в огромного зверя?
– Нет. Конечно, нет. Если муж тайком от жены эмигрирует – это действительно проблема, – он выдержал эффектную паузу, заставив Натку покрыться красными пятнами то ли от раздражения, то ли от нетерпения, и договорил: – Только у тебя ее нет.
– То есть?
– Я не собираюсь эмигрировать.
– Хорошо, – она с готовностью подняла руки вверх и даже делано рассмеялась. – Хорошо. Не эмигрировать – работать в другой стране. Ты уж объяви, пожалуйста, как часто ты собираешься появляться дома, входим ли мы в твои дальнейшие планы и…
– Входите. Поэтому ни в какой другой стране я работать не собираюсь. И обсуждать тут было нечего, ясно? – Андрей гневно тряхнул газету, которую все это время пытался читать, и уткнулся в какую-то статью. Однако в текст он просто смотрел, что не ускользнуло от Наткиного взгляда.
Она, все это время гневно возвышавшаяся над мужем грозной фурией, присела с ним рядом на диван и жалобно спросила:
– А почему, Андрюш? Почему нечего обсуждать?
– Потому что нет у меня желания заниматься мазохизмом. Только лью из пустого в порожнее, а толку!
Натка растерялась, уткнулась мужу в плечо и почувствовала, что Андрей напрягся и даже отстранился невольно. Но она, решив не замечать этого, сказала:
– Я не понимаю.
– Нет? – Он взглянул на нее не слишком доверчиво.
– Нет! – Искренность в голосе не была поддельной, но муж сомневался:
– Не понимаешь или не помнишь?
– А что я должна помнить, Андрюш?
И вот тут он взорвался:
– И ты еще спрашиваешь?! Разыгрываешь святую невинность и строишь из себя обиженную! Это четвертое приглашение, Ната! Четвертое за нашу с тобой совместную жизнь. И мне, знаешь, надоело что-то с тобой обсуждать и на что-то надеяться, когда это абсолютно бесполезно! – Он давно отбросил газету и напрочь растерял все свое хваленое олимпийское спокойствие. Муж почти бегал по комнате, размахивая руками, и говорил
– Детей разбудишь.
Андрей затих и остановился. Тогда Натка продолжила:
– Я ничего не знала о первых трех приглашениях.
– Не знала или не хотела знать? – Его взгляд вцепился в нее цепким вопросом и не хотел отпускать.
Она не понимала, в чем провинилась, но почувствовала смущение. Ее обвиняли, на нее нападали, и если бы она знала почему, то непременно начала бы защищаться. Натка сделала последнюю попытку:
– Андрюш, давай поговорим спокойно.
Он только отмахнулся:
– Ната, я устал разговаривать.
– Да мы и не начинали!
– Тебе только кажется. – Голос мужа звучал обреченно. – Я веду эти разговоры уже лет двадцать.
– Какие двадцать… – И тут она вспомнила. И не только вспомнила, а поняла все его предыдущие попытки.
– Натка, смотри, идет, идет!
– Где? Где? Да отойди же! Дай посмотреть! Ну пропусти, Андрюшка, я же все-таки мама!
– А я папа, – отвечает он с гордостью в голосе. – И она ко мне, между прочим, побежала.
– Прям побежала? – Натка всовывает голову мужу под мышку и видит годовалую Ниночку, медленно и неуверенно, но самостоятельно переставляющую ножки.
– Она от дивана идет, – говорит Андрей так, будто то, что дочурка наконец пошла, – это исключительно его заслуга.
Следующие полчаса они уговаривают дочку пройти от стола до кресла, от кресла к буфету и от буфета к дивану. Ниночка восторженно выполняет команды и заливисто хохочет, когда «дурачки-родители» хлопают в ладоши и кидаются целовать ее так, будто она совершила самое расчудесное в мире чудо. А потом они дружно купают дочку, надевают на нее пижамку и наперебой поют колыбельные. Когда Ниночка засыпает, они тоже идут в постель и ласкают друг друга так нежно, ласково, но вместе с тем спокойно, как это делают обычно люди, между которыми все давно решено и не существует никаких недомолвок. Потом Андрей открывает книгу, а Натка устраивается у него на груди и прикрывает глаза. Ей тепло, уютно и так хорошо, что она даже не сразу слышит, что муж о чем-то спрашивает. Затем чувствует, что Андрей щекочет ее шею и шепчет в ухо:
– Может, махнем куда-нибудь?
– Отдохнуть? – мурлычет она, почти засыпая.
– Почему? Можно и поработать.
– С ума сошел. – Ее губы растягиваются в улыбке. Натка уверена, что он шутит.
– Почему? – Андрей не собирается конфликтовать. Просто любопытствует.
Натка дергает лежащим на его груди плечом. Разве можно работать где-то еще? Да и зачем? У них все прекрасно: Натка сидит с Ниночкой, им помогает мама. У Андрея тут много друзей, и он доволен своей работой. Кажется, доволен. Или нет? Фу, глупости какие! Конечно, доволен. Просто мужчин всегда куда-то тянет. Кого-то на сторону, а кого-то через тернии к звездам. Блажь все это. Блажь и немножечко дурь. Мальчишеская. Подрастет и перестанет бросать в пространство пустые предложения. И уж тем более настаивать на том, чтобы жена на них реагировала.