Всегда бывает первый раз (сборник)

Райт Лариса

Но неожиданно все оказалось намного сложнее. Любовь любовью, а кризис кризисом, и в одиночку любви этот кризис не одолеть.

Натка взяла чашку Андрея и отхлебнула глоток.

– Горячий.

– Холодно, – отозвался муж. Все это время он терпеливо молчал, давая Натке возможность разобраться с воспоминаниями. Она бросила на него понимающий взгляд: с моря дул холодный ветер, врывался в открытые окна таверны, шелестел бумажными скатертями, задувал свечи и напоминал о наступлении ночи. Прохлада спускалась на город, а Андрей бежал от себя в одной футболке и шлепках.

– Пойдем домой, – примирительно предложила Натка.

– Что-то нет настроения, – ответил Андрей с кислой миной.

И тут Натка взорвалась. Кризис кризисом, но ведь вокруг тебя люди, а не машины. Им нужны слова, нужны объяснения, нужно общение, в конце концов! Уж если не хватает духу рассказать о том, где его черти носили прошлой ночью, то, по крайней мере, он мог бы, мог бы… И она почти прокричала Андрею в лицо:

– Ты мог хотя бы поинтересоваться, как у меня все прошло в Жироне. – Натка встала так резко, что

стул перевернулся и едва не разбил витрину с пирожными. Чашка с чаем тревожно зазвенела. Натка кинула на мужа презрительный взгляд и бросилась к выходу.

– Ну и как? – раздалось ей вслед.

Не оборачиваясь, Натка махнула рукой и ответила:

– Te dieron recuerdos [18] .

Урок № 5

Проснулась Натка, как ни странно, в отличном настроении. Вчера, вернувшись домой, она приняла изрядную дозу коньяка, и теперь хотя бы то, что у нее совершенно не болела голова, она сочла достаточной причиной для хорошего расположения духа. Даже погода, которая внезапно испортилась (море пенилось и ругалось, небо мрачнело от туч, накрапывал дождь), не смогла изменить Наткиных жизнеутверждающих планов. А планы она составила еще вчера, где-то между третьим и седьмым бокалом. Как раз тогда, когда, заглянув в кабинет, подошла к столу и перевела очередное задание. Текст был, как и предыдущие, очень странным для самоучителя по иностранному языку, но на этот раз вполне понятным. Строчка оказалась короткой, и перевела ее Натка без помощи словаря:

18

Тебе передавали привет (исп.).

Сделайте дело.

Что ж, дел у нее хватало. Сначала надо позвонить Паоле и еще раз извиниться за вчерашний финт ушами, потом вытянуть Валерку от друга и сходить с ним куда-нибудь (кино, кафе или даже боулинг, почему бы нет?), затем рвануть вместе с сыном в Барселону и посмотреть наконец, как там устроился старший ребенок. Вообще, эту авантюру Натка намеревалась предпринять как минимум месяц назад, когда стало очевидно, что в ближайшее время Нина возвращаться под родительское крыло не намерена. Но Натка всеми силами сдерживала свои порывы. Во-первых, следовало признать, что ее никто не приглашал, а во-вторых, этим неожиданным визитом она боялась окончательно испортить и без того прохладные отношения с дочерью. Но сколько можно терпеть? Мать она или не мать? Да и Ниночка, какая-никакая, все же дочка. Так что съездить надо. И Валерку свозить обязательно. Пусть как-то налаживают отношения, скоро разница в возрасте станет почти незаметной, могут наконец появиться общие интересы, общие друзья. У них так все и было с Аленкой. Было. Только сплыло.

Выплывать из пункта плана под названием «Алена» Натка решила вечером по той простой причине, что не могла придумать, как будет это делать. Надеялась, что в нужный момент на нее снизойдет прозрение, но, с другой стороны, боялась, что ничего такого не случится, а потому все тянула и тянула, откладывала и откладывала. Конечно, она понимала: вечно так продолжаться не может, и со всей своей «коньячной» ответственностью пообещала себе: «Сегодня непременно». Даже грозовые облака, сгустившиеся над Тоссой, Натка не сочла дурным предзнаменованием, словно вчерашний коньяк вымыл из ее головы дурную привычку идти на поводу у суеверий.

В общем, план был дивный, и составила его Натка только для того, чтобы не составлять другого плана: плана общения с мужем. Здесь она, сколько ни думала, ничего дельного сообразить не могла. Натка чувствовала себя одновременно и обиженной, и виноватой, и глубоко несчастной, и очень счастливой оттого, что затянувшееся молчание наконец переросло в открытый конфликт. А конфликт по закону жанра рано или поздно завершается кульминацией и последующей развязкой. Только вот как сделать так, чтобы победило «рано», Натка не знала, и какого именно разрешения конфликта она хочет, тоже пока определить не могла. Поэтому, обнаружив прежнее отсутствие в гараже машины Андрея, она даже не расстроилась, а, напротив, испытала некоторое облегчение. Ведь при встрече пришлось бы что-то говорить и как-то реагировать, а когда не знаешь, как именно, лучше всего промолчать. Андрей предоставил им обоим такую возможность, и она даже была ему за это признательна.

Натка выпила обжигающий кофе, заела его маленьким кусочком сыра и, не найдя больше никакого повода потянуть время, решительно сказала: «Итак, Паола». Поля, как про себя звала она подругу, стала лучшим из всего произошедшего с Наткой в Испании. Хотя встреча их подобного не предвещала. Отнюдь.

В тот день, несколько недель назад, Натка выехала в город в очередной раз. Маршрут у нее был один: магазин, школа, дом. Не потому, что она отличалась топографическим кретинизмом и боялась осваивать другие дороги, а лишь оттого, что ее ужасно пугала проблема парковки машины. Проблема эта, конечно, в последнее время превратилась практически в проблему мирового масштаба. В любой европейской стране найти свободное парковочное место у тротуара – огромная удача. Но все-таки в больших и даже средних городах существует достаточно подземных парковок. Тосса же оказалась городом маленьким, хотя далеко не до каждого его уголка можно было легко добраться на своих двоих от центральной парковки. Плутать же по улицам в поисках пары свободных метров, на которые можно с облегчением втиснуть свою малолитражку, могли себе позволить,

с Наткиной точки зрения, только идеально спокойные, совершенно невозмутимые и до неприличия жизнерадостные испанцы. Ее же начинало трясти мелкой дрожью лишь от мысли о том, что для того, чтобы на несколько минут заскочить в какую-нибудь мясную или рыбную лавочку на окраине Тоссы, ей придется оставить машину у двойной сплошной желтой линии. Окончиться это мероприятие могло только одним: бешеным штрафом и неприятным разговором с полицейским. Полицейские – они хоть и испанцы, но порядок соблюдают и штрафы на завтра не откладывают. Еще и отчитывают по полной программе и пальчиком грозят, сдвинув брови и покачивая головой. Натка один раз наблюдала, как какую-то молодую испанку штрафовали за то, что она оставила скутер в неположенном месте. Полицейский практически безмолвно указал девушке на ее серебристого коня, разукрашенного модным граффити, и на запрещающий знак, прямо под которым этот конь разместился, и приступил к оформлению бумаг, не обращая никакого внимания ни на жертву, громко оправдывающуюся и размахивающую руками, ни на вереницу машин, которым он преградил путь своей – полицейской. Натка как раз сидела в одном из этих застрявших автомобилей и наблюдала за разворачивающейся на ее глазах сценой. Удивляло ее отнюдь не поведение полицейского – он мало чем отличался от российских коллег: делал свою работу, не реагируя на объяснения провинившейся девушки. Но вот сама нарушительница вызвала в Натке моментальное чувство жгучей, сильнейшей зависти. Она, в отличие от своего палача, терпением не обладала. Девушка громко, вызывающе тараторила, показывала на знак и, насколько могла понять Натка, требовала немедленно снять «эту ерунду» со столба. Бурный монолог, сопровождаемый яростными жестами и плевками, не прекращался ни на секунду и затронул не только несчастного стража порядка, но и всю систему, правительство, город Тоссу, а заодно и тех нетерпеливых водителей, которые устали ждать развязки спектакля и начали жать на клаксоны. Натка не нажимала. Она как завороженная наблюдала за бесстрашной нарушительницей, которая рвала и метала, а напоследок еще и подскочила к полицейскому «Сеату» и от всей души пнула его правое переднее колесо. У Натки перехватило дыхание. Ей стало жалко «несчастную дурочку», которая не ведала, что творила. Разве можно спорить с представителем власти? А уж ругаться с ним просто недопустимо. Она думала, что полицейский сейчас наставит на обидчицу пистолет, наденет на нее наручники, запихнет девушку в «Сеат» и повезет в управление, где та будет отвечать за оскорбление при исполнении по всей строгости закона. Каково же оказалось ее удивление, когда полицейский неожиданно рассмеялся, потрепал хулиганку по плечу и порвал бумажку со штрафом. Он укатил, все еще посмеиваясь и выставив на прощание из окна большой палец левой руки, а девушка, в мгновение ока превратившись из безумной фурии в милейшее невозмутимое существо, лихо вскочила на скутер и нажала на педаль. Никто из водителей и не подумал тронуться, все ждали, когда серебристый конь победно вырулит на дорогу и улетит, сопровождаемый градом одобрительных аплодисментов. Ждала и Натка. Вернее, она не ждала, а пребывала в глубоком оцепенении. Ее поразила эта храбрость, граничащая с помешательством, так, как поражает любого из нас в людях качество, нам не присущее, недосягаемое, но очень и очень желанное.

Натка по природе своей была то ли вышколенной советской системой пионеркой, то ли забитым той же системой страусом. Она ни за что на свете не решилась бы перечить полицейскому, даже если бы была на пятьсот процентов уверена в своей правоте, а уж в случае провинности она, скорее всего, потеряла бы несколько лет жизни от того нервного потрясения, что испытала бы от встречи с грозным «гаишником». Одна мысль о том, что ей придется выслушивать отповедь, да еще и на чужом языке, внушала Натке ужас, а осознание того, что немаленького штрафа можно избежать благодаря напору, нахальству и бесстрашию, повергало в уныние. Оказывается, справиться с полицейскими несложно. Только смелым и языкастым девушкам, а не таким скромным пионерам, как Натка, у которых поджилки начинают трястись еще до того, как они что-то нарушат.

Этот абсолютный пиетет к закону и заставлял Натку ограничивать передвижения в рамках собственных возможностей. И у школы, и у супермаркета были собственные стоянки с обязательным наличием свободных мест. Но даже это не позволяло Натке полностью избавиться от волнения. Уже заранее она переживала о том, что в школе могут назначить общее родительское собрание, а в магазине объявить розыгрыш обожаемой испанцами лотереи, и тогда начнется такое столпотворение, что парковка машины в окрестных дворах окажется неизбежной. Ужас, ужас и ужас! К сожалению, Натка принадлежала к тому типу людей, которые даже при полном штиле в жизни найдут хотя бы десять поводов для волнений. И если в ее силах было хотя бы части своих дурацких волнений избежать, она непременно это делала. Так что школа, магазин, дом, а за другими эмоциями и впечатлениями – в Жирону, где нет недостатка в подземных парковках. Там, конечно, настолько узкие подъемы и спуски, что не поцарапать крылья или зеркала практически невозможно, но это все же лучше, чем две желтые сплошные черты у тротуара, которые впечатлительная Натка ухитрялась видеть даже во сне.

Конечно, были на улицах Тоссы редкие места, где эти полосы отсутствовали. На одно из них, и (о чудо!) свободное, Натка наткнулась однажды по пути в супермаркет. При виде этого подарка судьбы внутри ее сработала цепная реакция: место – время – кроссовки. Место оказалось свободным и достаточно большим, времени у Натки было полно, а кроссовки, на которые Валерка уже несколько недель с восторгом пялился из окна машины, улыбались ей из ближайшей витрины. Сын не просто пялился, он ныл всякий раз, когда они проезжали мимо из школы: