Всегда говори «всегда»
Шрифт:
Ольга складывала в чемодан вещи, а Григорий Матвеевич стоял рядом и увещевал:
– Ну куда, куда вы поедете, в какой такой райцентр?! Зачем?! Во-первых, это чужой город, это далеко, три часа автобусом…
– Григорий Матвеевич, там мне дают работу.
– Уборщицей на швейной фабрике. Прелестно! Оля, ну вы понимаете, что это невозможно! Хоть моя пенсия и невелика, но уроки, занятия, я еще могу… Проживем! Не следует пороть горячку. Обдумайте все как следует.
Ольга отодвинула в сторону чемодан, взяла учителя за руки. До чего же тонкие, хрупкие руки у стариков…
– Григорий Матвеевич, мы ведь уже все решили с вами. Мне нужна работа, надо
– Я вполне… могу-с… Ученики, уроки… – забормотал Григорий Матвеевич.
– Нет. Не хватает вам только по урокам бегать из-за меня. Я вам очень благодарна за все. Если бы не вы… Но тут я сама должна. Или выплыву, или утону. Одна.
На входе в коридор фабричного общежития громоздились сваленные в кучу колченогие стулья. Пахло едой, стиральным порошком, пылью. Комендант – невысокий бойкий мужичок в лихо заломленной на затылок кепке – шагал впереди, показывая Ольге, где что.
– Тута душ. Вода с шести до восьми, с двух до трех, ну, и с девятнадцати до двадцати одного, само собой, постирочная. У тебе таз есть?
Ольга покачала головой – таза у нее не было.
– У мене тазьев нету, – предупредил комендант. – Но ты у соседки займешь. Соседка у тебе боевая, страсть! С ней подолгу никто не живет.
– Почему?
– Дак, говорю же, боевая, страсть! Гладильная. У тебе утюг свой?
Ольга призналась, что утюга у нее тоже нет.
– У мене тоже нету. У соседки займешь. Она боевая, страсть! Тут, вишь, белье девчонки сушат. Ну, кухня это. У тебе…
– Нет. Плиты у меня своей нет.
– Плита у нас своя! – Комендант, похоже, обиделся. – Тебе плита не положена по пожарной технике. Увижу, отберу. Ну все. Я тебе доставил, вот дверь. А у мене делов куча. Пока.
Ольга постояла у двери. Интересно, страсть какая боевая соседка дома? Она тихонько постучалась. Из-за двери послышался придушенный голос:
– Входи, кому чего надо!
Значит, дома. Ну что ж… Ольга открыла дверь и прямо перед собой увидела ноги в трениках и белых пуховых носочках. Ольга глянула вниз. Снизу на нее воззрилась конопатая девица в бигудях. Щеки у девицы покраснели то ли от напряжения, то ли от долгого стояния вверх ногами и приобрели выраженный свекольный оттенок.
– Здравствуйте…
Ольга прошла в комнату, стараясь не наступить на голову соседке.
– Здорово, – придушенно отозвалась та и, ловко перевернувшись, села на ковер.
– Березка, – пояснила она. – Поза такая. Для талии хорошо. Тебе чего? Если утюг, то его в седьмую забрали!..
– Мне не нужен утюг…
– Порошок стиральный вчера весь вышел! – сообщила девица.
– Нет-нет, я не за порошком…
– Пирогов сегодня я не пекла!
Ольга поставила чемодан в угол:
– Вы не поняли. Я жить пришла… Меня с вами поселили. Меня зовут Ольга Громова.
– А я – Надежда. Фамилия – Кудряшова.
Девица уставилась на Ольгу, покачала головой и усмехнулась:
– Жить пришла! Во дает!
Это был все тот же коридор – длинный, узкий, как кишка, с серыми стенами, забранными в решетчатые намордники тусклыми лампочками под потолком, с глухими стальными дверями по обеим сторонам… Тот, и все же – не совсем тот. На дверях появились латунные номерки, у одного порога даже расстелен коврик в веселую полоску. Ольга подошла ближе и брезгливо поморщилась: на коврике лежала тухлая рыбина, ребра торчали сквозь сгнившую плоть. Рыбина повернулась и покосилась на Ольгу мутным белесым глазом.
Ольга села на кровати, закрыв лицо руками, тяжело дыша – как всегда после кошмара. Продышавшись, отняла ладони от лица, огляделась. В комнате стоял серый полумрак, не разберешь, ночь или утро. Верещание не смолкало. Никакая это не сигнализация, конечно. Это будильник. Четыре утра. Пора вставать на работу.
Ольга выключила будильник, покосилась на Надежду. Та храпела без задних ног. Из пушки пали – не разбудишь.
Ольга сунула ноги в тапки, влезла в свитер и поплелась в умывалку. Ледяной водой в лицо – и сон как рукой снимает. Холодно, правда, очень, но это ничего. За работой быстро согреешься.
У всех остальных на фабрике рабочий день начинался в семь утра. А у Ольги – в пять. До прихода рабочих она должна вымыть цех размером с хорошее футбольное поле. Вообще-то, уборщиц на цех полагалось две, но Ольгина напарница, Ирина, то и дело сидела на больничном с ребенком, и Ольге приходилось управляться в одиночку. Поначалу, входя в пустой гулкий цех, громыхая ведрами, она все боялась, что не справится, не успеет вымыть все к приходу рабочих, и ее уволят. Но потом приноровилась и уже не боялась. Двух часов как раз хватало, чтобы все вымести и выскрести.
Ольга как раз домывала дальний угол, когда появился Павел Семенович. Павел Семенович работал в цеху мастером и на работу приходил первым, за двадцать минут до начала. Фабричные говорили, что у Семеныча какая-то уж очень скандальная жена, потому он и сбегает из дому ни свет ни заря, прихватив термос с чаем и бутерброды.
– Здорово, Громова! – Мастер приподнял кепочку.
– Доброе утро, Павел Семенович!
– Все трудишься?
– Тружусь.
– А Ирка-то? Опять на больничном?
Ольга кивнула.
– Ну трудись, трудись, – разрешил Павел Семенович и, прошествовав в свою застекленную кабинку в углу цеха, принялся разворачивать газету, в которой носил бутерброды.
…К вечеру Ольга так уматывалась, что едва хватало сил добраться до общежития и завалиться на кровать. Она лежала, закинув руки за голову, пристроив рядом Машкиного слона, и слушала, как Надежда хрустит яблоком или сухарем, как шелестит страницами очередного женского журнала. Соседка по комнате постоянно что-нибудь грызла и ползарплаты тратила на журналы про звезд и секреты похудания. Идеалом Надежды была Кейт Мосс, и соседка страшно переживала, что к идеалу этому никак не удается приблизиться. Румяная, рыжая, с конопушками на носу. А формы такие, что доживи русский живописец Кустодиев до наших дней – непременно сделал бы Надежду своей музой и написал во всех возможных и невозможных видах. Но Кустодиев, увы, давно отправился к другим прославленным коллегам по цеху. Все, что ему остается, – любоваться на Надю Кудряшову с райского облака. На пару с Рубенсом.