Всего лишь измена
Шрифт:
— Идём в зал! Тебе нужно прилечь, — поднимается, тянет меня за рукав.
Я послушно иду. Наплевать. Может, даже усну у неё. Пускай Витка ищет.
Её мягкий диван поглощает обоих. Мила садится с ногами:
— Ты так
Я чувствую руки её у себя на плечах. Она начинает массировать. Это приятно. А внутри всё такой же провал. Пустота! Ни о чём не хочу сейчас думать. Ведь малейшая мысль причиняет мне боль.
Всё уходит. В какой-то момент, обнаружив себя горизонтально лежащим, я даже не удивляюсь. Вот так и буду лежать! А ещё лучше, здесь и умру. Хоть бы закрыть глаза и не просыпаться. Вот, как дедушка мой!
Вита плачет над гробом:
— Ой, дура я, дура! На кого ты покинул меня?
— Костя, Костенька, — шепчет мне на ухо голос. Не Виткин. А, может быть, Виткин? Мне уже всё равно. Я не вижу! В неведении сила. И зачем я пришёл в этот дом?
Чьи-то тёплые руки ласкают меня под одеждой, сжимают мою напряжённую плоть. Я пытаюсь стряхнуть их. Но сил не осталось! Наверно, зря на голодный желудок курил…
— Тихо, родной мой, любимый. Я сделаю всё для тебя. Я — твоя.
Когда вместо рук моя плоть погружается в нежное, липкое… То я не противлюсь! Прикрыв рукой лоб, продолжаю лежать. И вижу её. Свою рыжую девочку. Виту. И слышу
— В твоих глазах опять упрёк,
Как ты меня не понимаешь,
И скорби ты не разделяешь,
Я, как и прежде, одинок.
Кузьмин ещё никогда не был так прав! Я чертовски одинок. Как и прежде.
А песня всё длится и длится в моей голове:
— И по прошествии сезона,
Не сохраню своей мечты,
Такой пустой и монотонной,
Чтоб поскорей очнулась ты…
«Очнись! Очнись!», — говорю я себе, — «Какого чёрта ты делаешь здесь?».
Но вопреки моему нежеланию, тело стремится к заветной свободе. Стремится излить весь накал напряжения, выплеснуть всё, что так долго копилось внутри…
— О, даааа! — слышу голос, не Виткин, чужой.
И неожиданно сам, на припеве, кончаю.
— О, боже! О, да! — восклицаю, впиваясь руками в подушки. И шепчу успокоено, — Боже, о боже! — когда сладкий спазм отпускает меня.