Всего лишь капелька яда
Шрифт:
— Алина куда-то исчезла…
— Да у нее тоже лихорадка началась… Трясучка. Я говорила тебе, что ее пора увольнять. Но ты с ней развлекался как мог, до последнего… Неужели тебе как мужику не хотелось, чтобы женщины любили тебя не потому, что ты вымазан органическим раствором, а просто потому, что ты — это ты?
— В этом тоже было что-то… Я и Иванову на этом заловил, она мне начала такие вещи говорить, ну прямо в любви объяснялась…
— А Эмку я так и не нашла. Не представляю, как отреагирует Ральф на то, что у нас нет формул
— А почему ты не пришла на похороны?
— Была здесь, в лесу, хотела сделать за тебя грязную работу, а их уже нет. Увезли. Почему не позвонил и не предупредил?
— Я чуть со страху не помер.
— А когда стрелял в людей, как в собак, в штаны не наложил?
Он закрыл лицо руками.
— Они теперь голову будут ломать, кому это вздумалось людей в лес заманивать, чтобы там прикончить. Но я считаю, что приняла правильное решение. Яшка был бы против, я знаю, но и он тоже душегуб еще тот.
— Это ты его убила? — вдруг спросил Фионов, и я замерла. Неужели сейчас я узнаю, кто убил Липкина?
— Кретин. Я его не убивала. А разве не ты прихлопнул его под шумок?
— Нет, клянусь…
— Тс… Мне кажется, что он пришел…
Я тоже услышала шаги, и поэтому мне ничего другого не оставалось, как броситься вперед, в конец тоннеля, где виднелась еще одна дверь. Не назад же идти, к Ральфу…
Перед тем как закрыть за собой дверь, я все-таки увидела его. Ральф — высокий, крупный седой мужик в джинсовом костюме. Приоделся попроще, чтобы не привлекать к себе внимание.
За дверью было темно и пахло землей. Как в могиле.
Я снова приоткрыла дверь, чтобы рассмотреть, где же это я оказалась, и увидела лестницу, ведущую наверх.
Я поднялась на пятнадцать ступенек, уперлась руками во что-то похожее на люк и подняла его. В лицо сразу пахнул свежий лесной воздух, а в глаза ударили слепящие солнечные лучи.
Я выбралась наверх и оказалась в том самом лесу, где еще совсем недавно произошла кровавая драма.
Люк был очень профессионально замаскирован под слой земли с травой и даже цветами.
Значит, те трое работали некоторое время в этой секретной лаборатории, а потом, когда Липкин умер, их решили убрать как опасных свидетелей. Но чем же они здесь занимались?
Думая об этом, я добежала до дома Липкина, который находился достаточно далеко от места, где заканчивался тоннель, и бросилась звонить Янтареву.
…Они приехали, вернее, прилетели на вертолете и сразу же заблокировали дом и окружили люк. Вся надежда была на то, что у лаборатории нет еще одного выхода.
Я покатила в Лопухино. Для полной картины трагедии, разыгравшейся четвертого июля в Кукушкине, не хватало последнего звена…
Эмму я застала в саду. Она сидела в плетеном кресле и курила. На спинке кресла висела сумка.
— Ты куда-то собралась? — спросила я, но, когда она повернула голову, я ужаснулась, увидев, что
— Что с тобой?
— Теперь это уже не имеет значения… — проговорила она посиневшими губами. Ее всю трясло.
— Послушай, я только что из Кукушкина. Я видела вашу чертову лабораторию… Что там делают? Кто ее организовал?
— Валя. Она там главная. А штат набирал Яша. Когда я случайно проникла в их тайну, то не знала, как себя вести и что думать… Они занимаются ядами. И даже не ядами… Эта лаборатория работала над производством химического оружия. Валентина стояла у истоков этого еще на закрытом предприятии здесь у нас, в Тарасове… Но потом ушла, встретила единомышленников и решила действовать не для государства, превратила это в бизнес. Они ставили опыты на людях. Эти рыжие волосы — результат воздействия их составов… Алина тоже была подопытным кроликом. Мерзавец Фионов экспериментировал на женщинах, мазался какой-то дрянью, и они сходили по нему с ума… Но там вкалывают и нормальные люди, вчерашние безработные… Вот их надо спасать…
Она жадно затянулась сигаретой…
— Яша был очень способным химиком и физиком, он вообще был очень умный. Но он меня не любил. Я застала их с Алиной и поняла, все поняла… Меня никто и никогда не любил.
— Зачем ты убила Яшу?
— Я? — Она судорожно схватилась за другую сигарету, потому что та, что была у нее в руке, упала в траву. — Почему я?
— Ты поехала в «Элеонору» не для того, чтобы освежить кончики волос и сделать маникюр… Ведь так?
— Нет, не так. Мне подстригли волосы… Смотри… — и она взялась посиневшими пальцами за какие-то мокрые слипшиеся пряди.
— Вот именно. На жевательной резинке, которую я нашла в траве, перед окном дачи в Кукушкине, были именно твои стриженые волосы. Ты наступила на эту резинку в салоне и привезла ее в Кукушкино… Вместе с коркой от апельсина… Я была в «Элеоноре» после тебя и видела на подоконнике остальные фрагменты корки. Я забрала их, а дома сложила, и получилось, что в Кукушкино привезти эту корку могла только ты…
— Но ведь у меня есть алиби… — Глаза ее горели, но смотрела она куда-то мимо меня, словно слепая.
— В солярии есть еще одна дверь. Ты попросила, чтобы тебя не беспокоили, а сама выскользнула, вышла из салона через черный ход, перебежала дорогу, встретилась на аэродроме с летчиком Павлом Заболотным, с которым у вас уже была договоренность, и он за несколько минут доставил тебя в Кукушкино. У тебя пистолет с глушителем?
— Да, — сорвалось у нее, и она снова затянулась дымом. Закашлялась. — Это я убила его. Потому что он меня не любил. Просто зашла в дом и убила его выстрелом в упор. Я сама спланировала это убийство. А сейчас убью и тебя!