Всего лишь миг

Кэссиди Карла

– Поплачь, дай себе волю, – тихо сказал он, чувствуя, как содрогается она от рыданий, и, прижав ее к груди, стал гладить по голове. Он знал, что слезы очистят ее, облегчат ее горе, как это было сегодня с ним самим.

И Эди дала себе волю. Она выплакала все до последней слезинки, под конец лишь конвульсивные сухие всхлипы сотрясали ее тело, отдавались болью в голове и першило в горле.

Наконец Эди отодвинулась от Клифа с коротким смущенным смешком.

– Мне так стыдно. Я чувствую себя смешной. И насквозь промочила тебе рубашку.

– Ты вовсе не смешная, а рубашка высохнет.

Эди благодарно

посмотрела на Клифа, затем потерла лоб, где пульсировала боль.

– Голова болит?

Она кивнула.

Клиф встал, принес стакан воды.

– Выпей. Но главным лекарством тебе будет сон. – Эди безропотно выпила воду, как послушный ребенок. Клиф протянул ей руку. – Пошли. Я уложу тебя и уйду, чтобы не мешать.

Она позволила Клифу поднять ее с дивана и отвести в спальню. Да, ей действительно был нужен отдых. Мало того, что у нее болела голова, к тому же от слез и усталости жгло глаза, казалось, в них был песок. Пока Клиф расстилал постель, Эди зашла в ванную комнату и переоделась в халат.

– Молодец, а теперь быстро в постель, – сказал Клиф, и она забралась под тонкое шерстяное одеяло. Он подоткнул простыню и сел на край кровати. – Знаешь, возможно, бабушка вела себя так потому, что ей дали снотворное и вокруг были одни чужие. Я уверен, в следующий раз, когда ты к ней пойдешь, все будет иначе.

Эди улыбнулась, глаза у нее закрывались, она хотела спать.

– Наверно, ты прав. – Клиф хотел было забрать руку, но тут она проговорила: – Побудь со мной еще несколько минут, пока я не усну.

Клиф заколебался. В глазах Эди не было страстного зова. Вряд ли она хотела его соблазнить, ее взгляд говорил лишь о том, как она нуждается в его участии.

И все же Клиф боялся. Он не решался еще крепче связать себя с Эди.

– Пожалуйста. – Ее глаза молча молили его.

Клиф уступил.

– Хорошо.

Эди стремительно повернулась на бок, освобождая ему место на узкой кровати рядом с собой.

– Просто обними меня и полежи со мной немножко, – прошептала Эди.

Почему бы не выполнить эту просьбу? Что в ней дурного? – спросил себя Клиф, ложась рядом с Эди. Она нервничает из-за бабушки и нуждается в утешении. Неужели он ей в нем откажет? Клиф сжал Эди в объятиях. Что еще он мог ей дать, прежде чем навсегда уйти из ее жизни? Он покинет ее, как только она уснет.

Клиф закрыл глаза. Как сладостно было чувствовать на шее ее легкое теплое дыхание. Как может то, что ты ощущаешь как благо, быть злом? Это была последняя мысль, мелькнувшая у него в голове перед тем, как он погрузился в глубокий сон без сновидений.

Эди медленно открыла глаза и увидела, что лежит на боку, тесно прижавшись к Клифу. Ее голова покоилась у него на плече, бедро было зажато между его ногами.

Она чуть подвинулась, чтобы видеть его лицо: Клиф спал, его глубокое, ровное дыхание приподнимало грудь и отдавалось в ее груди. Как она его любит! В это трудно поверить, она узнала его так недавно, но у нее не было сомнений в том, какое чувство трепещет в ее сердце. Она сама удивилась силе своей любви.

Эди думала, что, посвятив себя уходу за бабушкой, наполнила свою жизнь, но внезапно увидела, до чего пуста она была до того, как в ней появился Клиф.

И она ему не безразлична. Эди знала это так же твердо, как то, что

утром встает солнце, а за летом следует осень. Она видела это по его взгляду, чувствовала по прикосновению его руки, по тому, как ласково он ее обнимал, когда ей так нужно было выплакаться.

Эди нежно гладила лицо Клифа, обводя пальцем контур лба, щек, губ. Сильное лицо. Прорезавшие его кое-где морщины свидетельствовали о нелегкой жизни. Клиф пошевелился, крепче сжал ее, но не проснулся.

Эди приникла губами к его шее, руки засновали по груди, спустились на мускулистый живот, нерешительно задержались у пряжки пояса. Стоит ли его будить? Он так мирно спит. Она улыбнулась в предвкушении, руки, словно сами собой, принялись расстегивать джинсы. А почему бы и нет? Спит! Можно заняться куда более интересными вещами.

Клиф вынырнул из глубокого сна, чтобы ощутить, что он не только бодрствует, но исполнен жгучего желания, и переход этот совершился в считанные секунды, не дав ему времени его осознать. И в тот же миг он с изумлением почувствовал, что руки Эди, забравшись ему под пояс джинсов, обследуют единственную часть его организма, которая, судя по всему, полностью проснулась.

Благоразумное решение никогда больше не заниматься с Эди любовью спряталось куда-то в глубину его существа, когда он увидел, что она обнажена и руки его касаются ее теплого тела. Эди склонилась над ним, стаскивая с его ног джинсы. Лучи послеполуденного солнца струились в окно спальни, танцевали на ее коже, придавая ей блестящий золотистый оттенок.

А когда за ласкающими его руками последовали губы, улетучились последние крупицы благоразумия. Эта медового цвета колдунья завладела им целиком: его телом, душой и рассудком. Рубашка последовала за джинсами и халатом Эди, образуя беспорядочную кучу на полу. Узкая кровать стонала и скрипела под ними, заглушая нетерпеливые вздохи, доносящиеся со сбившихся простынь.

Их взаимные ласки доставляли обоим острое наслаждение. Они вновь открывали для себя то блаженство, которое нашли в прошлый раз. Оба молчали. Слова были излишни, их тела говорили за них все, что надо было сказать. А затем он проник в нее, слив их воедино, и пустился вместе с ней в путь на небеса. Достигнув их, Эди прильнула к Клифу, вновь и вновь повторяя его имя благоговейно, как молитву.

– Придется, верно, потратиться на двуспальную кровать, – сказала с улыбкой Эди, гладя волосы Клифа.

Клиф сжался: реальность вступила в свои права и заставила его понять всю чудовищность того, что он сделал. Этого не должно было быть. Это только все осложнит. Надо собраться с силами. Он должен вырвать себя из ее жизни немедленно, прежде чем он причинит ей непоправимое зло.

– Эди! – Клиф скатился с нее и, не удержавшись, с глухим стуком упал на пол.

Эди звонко рассмеялась и перегнулась через край кровати, больше похожая на озорного мальчишку, чем на женщину, которая только что доводила его до умопомрачения. Клиф понял, что не сможет ничего ей сказать – во всяком случае, сейчас. Не то у них сейчас настроение. Не может он говорить о разлуке, когда кожа его все еще пахнет ею, когда губы его еще не забыли вкус ее губ. Не может он говорить, что для них нет надежды, когда их тела еще не просохли от любовного пота, когда ее глаза все еще сияют любовью.