Всего один поцелуй
Шрифт:
– Прошу вас, называйте меня по имени, ведь вы больше не находитесь у меня на службе. Вы окажете мне честь. Знакомство с вами доставило мне истинное удовольствие. – Он не будет больше пытаться уговорить пожилого джентльмена остаться. Куинн знал – Ата виновна в страданиях, терзавших шотландца с тех пор, как чуть не превратила фаэтон в кучу деревяшек. – И вы не должны беспокоиться по поводу Пенроуза: я уверен, Грейсон Уайлд согласится сменить вас, если не надолго, то хотя бы временно.
– Она не простит меня, – сказал мистер Браун, глубоко дыша, – я должен вас покинуть,
– Если мои слова помогут рассеять ваше отчаяние, – тихо произнес Куинн, – то могу заверить – Ата вас любит.
– Не исключено. Но знаете, любовь и прощение должны идти рука об руку. Одного без другого не бывает.
– Полагаю, вы просили прощения? – Куинн не хотел смущать собеседника, спрашивая, чем он вызвал гнев Аты.
– Она так упряма.
– Продолжайте пытаться.
– Прошу простить меня, но вы сами-то не пытаетесь.
– Я не сделал ничего такого, за что нужно было бы просить прощения.
Мистер Браун посмотрел на него острым, умным взглядом:
– Может быть, и не сделали, но я должен предупредить вас: прожить следующие пятьдесят лет так, как прожил я последние пятьдесят – ожидая, пока к вам вернется любовь всей вашей жизни, и сожалея о том, что вы сделали или не сделали в прошлом, – печальная участь.
– Любовь всей моей жизни?
– Вы же не думаете, что будете счастливы с Грейс Шеффи? Я имею в виду, она богатая, и графиня, и все прочее, такая деликатная, и чудесная, и красивая, но она не такая, как Ата или Розамунда – или ваша Джорджиана.
– Я не имею понятия…
– Послушайте. Вы не найдете счастья в удобстве и тихой жизни. Ради Бога, взгляните хотя бы на Люка. Вы с ним, может, и обладаете совершенно разным темпераментом, но в остальном вы похожи как две капли воды. Вам обоим нужна яркая, полная жизни женщина – и, что важнее всего, с сердцем, полным любви, и готовая принять ту любовь, которую вы скрываете от мира. – Мистер Браун тяжело вздохнул. – Ну вот, а теперь, сказав это, я ухожу. Я не мог не высказаться, раз уж покидаю вас. Надеюсь, вы не обидитесь на мои предположения.
– Благодарю вас за совет, сэр. Но я, как и вы, принадлежу к той категории людей, которые больше любят давать советы, чем следовать им. – Куинн нахмурился и задумчиво потер подбородок. – Однако считаю нужным заметить – не все можно изменить, и боюсь, преданность сердца Джорджианы изменить нельзя.
В глазах мистера Брауна промелькнула искра:
– Впервые за последние полчаса слышу от вас что-то толковое, сэр. И еще я осмелюсь вам сказать: вы делаете все неправильно. Забудьте цветы, оставленные вами на пороге Литтл-Роуз. Они могли бы подействовать на Розамунду. Нет, не беспокойтесь – я единственный, кто вас видел. – Он покачал головой и наклонился вперед: – Она любит всяких птах. Неужели вы никогда не думали об этом? Лесник сказал мне, что всегда восхищался Джорджианой. Он никогда не видел маленькой девочки, которая любила бы животных так сильно и так ладила бы с ними – почти как вы. А вот ваш кузен таким не был.
Куинн быстро встал.
– Я попрошу Вас не ввязывать
– Но он уже ввязался. Я не знаю, что он там вам сделал, но он как будто стоит у вас за спиной и руководит вами. Простите, но теперь я ухожу. Я и так уже зашел слишком далеко, и, наверное, вам не стоит слишком серьезно относиться к совету старика, который потратил жизнь впустую в погоне за неисполнимой мечтой.
Не прошло и двух недель после того, как Джорджиана переехала в Трихэллоу, а она уже чувствовала себя счастливой.
Пока они с братом вскапывали огород, отец грелся в лучах неяркого осеннего солнца. Жизнь постепенно налаживалась, особенно в сравнении с последними месяцами, и Джорджиана знала почему. Она больше не жила в доме маркизы – в доме, который не считала своим. И теперь ей не нужно было бояться встречи с Куинном или, еще хуже, с Куинном рука об руку с Грейс.
Радость возвращалась к ней, когда она занималась сельскими делами: обсуждала с пастухом новое стадо овец, навещала коров в хлеву. Она получала удовольствие от приветственного хрюканья свиней, ржания лошадей, которым приносила овес, и даже оттого, как козы гонялись за ней и пытались боднуть. Она снова чувствовала себя дома. Ее уверенность в себе вернулась, и она была… счастлива.
– Я вижу, для моих тревог не было причин, – тихо сказал Грейсон, – и это прекрасно.
– Извини?
– Ты, отец, все вы здоровы. Боже, как приятно видеть, что ты счастлива. – Он закончил работу и воткнул лопату в землю. – Твои письма пугали меня больше пушечных ядер.
– Извини, но я так беспокоилась об отце… Я хотела, чтобы ты приехал сюда до того, как… Но, к счастью, он поправился. Я старалась не встревожить тебя слишком сильно, но, очевидно, мне это не удалось.
– Именно разумный, собранный стиль твоих писем повергал меня в ужас. Ты не представляешь себе, как много я молился, чтобы быстрые ветры унесли меня домой.
– Я так рада видеть тебя. – Она не скажет ему, как сильно хочет, чтобы он больше не уезжал. Он любит море и свою новую жизнь. Джорджиана наблюдала, как он мастерски сажал шпинат на новую грядку.
– Забавно, Джорджиана. Когда корабль вышел в море восемнадцать месяцев назад, я был рад смыть грязь из-под ногтей. А теперь, с тобой и отцом, я как никогда рад снова видеть землю на своих руках. – Он посмотрел на свои ладони и улыбнулся: – И в этом плавании я понял две важные вещи.
– Какие?
– Первая: мне никогда не понравится рыба.
Джорджиана улыбнулась.
– И вторая: за пределами Корнуолла совершенно не на что посмотреть. – Он покачал головой.- К своей досаде, я выяснил: я такой же, как ты. Я ошибался, когда надеялся найти на краю света что-то важное.
– Я знаю это чувство, Грейсон.
– Похоже, мы с тобой товарищи по несчастью: мы нигде не сможем быть счастливее, чем в Корнуолле.
– Как изменился ход твоих мыслей, – сказала Джорджиана. – Я слышала, моряки говорят, что они никогда не бывают так счастливы возвращению домой, как счастливы возвращению в море.