Всего превыше
Шрифт:
– Садись, Лизунь, - сказал Лёня, - а я займусь чаем.
Он скрылся в кухне.
– Что ты там делаешь?
– крикнула из спальни Надежда Павловна.
– Все равно по-моему не сумеешь.
– Да где уж мне!
– прокричал в ответ Лёня.
– Только не вздумай заваривать! Я сама!
– Хорошо-о-о!
Так они перекрикивались друг с другом, и слушать их было весело, потому что они явно любили друг друга и, похоже, дружили. Как поняла это Лиза, она и сама не знала - может, по этим
– но позднее выяснилось, что не ошиблась.
Надежда Павловна вышла в кофейном платье с белым учительским воротничком и в туфлях, не в тапочках, как ходят в большинстве московских домов. Ее выцветшие, но тоже синие, как у сына, глаза приветливо смотрели на Лизу.
– Давайте знакомиться.
– Она протянула Лизе сухую, неожиданно крепкую руку.
– Лёня был прав: вы действительно очень красивая.
Лиза вскинула голову, готовясь протестовать, но старушка отвела рукой ее возможные возражения.
– Уж я-то как-нибудь в этом толк знаю...
И Лиза вспомнила, что старушка - искусствовед, автор многих книг и до сих пор где-то читает лекции.
На стенах висели в рамочках фотографии.
– Это наш курс, - проследив за Лизиным взглядом, сказала Надежда Павловна.
– А это наша компания, тайный кружок формалистов.
– В голосе ее была улыбка.
– Слыхали про такое течение?
Лиза кивнула не очень уверенно.
– Понятно, - спокойно сказала Надежда Павловна.
– Нас старались не замечать. О нас не писали, работы наши не выставлялись, а рукописи лежали годами, десятилетиями...
Она кивком головы показала на старинный массивный шкаф.
– Они и сейчас там лежат, ждут своего часа.
– Думаете, дождутся?
– бестактно спросила Лиза.
– А как же?
– не обиделась Надежда Павловна.
– Куда они денутся? Хватило бы жизни...
В дверях возник Лёня.
– Милые дамы, - шутливо поклонился он.
– Пожалуйте к столу.
Он почтительно взял мать под руку. "А ведь и вправду, - подумала Лиза, - никакая она не старушка, а дама. Это только там, в постели, она казалась старенькой и беспомощной".
На столе были нарезаны сыр, колбаса, стоял опять-таки торт. Чашки были удивительной красоты.
– Это наши, фамильные...
Надежда Павловна держала чашку в ладонях, покачивая ее, как дитя.
– Ну, заваривай, - сказал ей Лёня.
– Как, а ты разве не заварил?
– удивилась Надежда Павловна.
– Так ты ж не велела!
– возмутился Лёня.
И оба они расхохотались. Серебряный голосок матери вплетался в баритон сына, смеялись они от души, как смеются искренние, хорошие люди. "С ней-то уж точно я подружусь", - подумала Лиза.
– Лёня хвалится, что вы знаете экзотический какой-то язык?
– Арабский, - напомнил Лёня.
–
– Память у меня стала ни к черту! Так как - знаете вы арабский? Врет небось. Набивает своей девушке цену.
– Нет, не врет, - подхватила ее шутливый тон Лиза.
– Знаю немного.
– И где же этой премудрости учат?
– с неподдельным интересом стала спрашивать Лёнина мама.
Лиза ответила, потом по просьбе Надежды Павловны стала рассказывать про факультет, а там и про "Интурист", и как не пустили ее за границу.
– А ты говорил, времена изменились, - обратила свой взор к сыну Надежда Павловна.
– Я говорил, меняются, - возразил Лёня.
– То-то, я погляжу, ты стал писать на продажу.
– А что в этом плохого?
Они уже смотрели друг на друга сердито, оба взволновались, разгорячились; как видно, в этом доме тема была больной.
– Надо оставаться самим собой.
– Надежда Павловна отставила чашку. Несмотря ни на что. Не можешь же ты изменить свою душу? А картина - это твоя душа, ее воплощение на холсте. И вот ты ломаешь ее...
– Мама, Лизе это неинтересно, - раздражаясь, перебил Лёня.
– Почему?
– тихо возразила Лиза.
– Очень даже интересно.
– Ну, тогда, с общего согласия, я продолжу... И это, кстати, самое трудное - писать на продажу. И очень опасно: только начни - пропадешь.
– Пока что справляюсь, - скромно вставил Лёня.
– И пока не пропал.
– Потому что Бог дал тебе, дураку, талант, - осадила сына Надежда Павловна.
– Это не зависящая от тебя реальность. Но как можно погубить свою жизнь - пропить, прогулять, - так можно и талант уничтожить.
– Не пророчествуй!
– Лёня, похоже, по-настоящему разозлился.
– Я же показывал тебе последний набросок. И ты хвалила!
– Да, хорошо, - сдержанно согласилась мать.
– Вы, наверное, видели? обратилась она к Лизе.
– Это тот, что я написал у тебя, - объяснил Лёня.
– У Лизы?
– прищурилась Надежда Павловна.
– Ну тогда все понятно. Потому он тебе и удался. Но, мальчик, - она неожиданно протянула руку и взъерошила пшеничные волосы сына, - такие порывы у тебя все реже и реже.
– Да жить-то надо, - продолжал сопротивляться Лёня.
Лиза понимала, что речь идет о самом в их жизни главном, и слушала затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова, смотрела на эту неожиданную маму во все глаза.
– Учил бы детишек. Ведь тебе предлагали...
– Это такие гроши!
– Ничего. А то не жили мы с тобой на гроши.
– Да сколько ж можно! И потом - за мои "продажные" картины меня приняли в союз, дали мастерскую! Вспомни, как я мыкался по чужим углам, на чердаках!