Всего три дня
Шрифт:
Новоселов вновь ухватился за станину.
— Давайте, братцы, работы еще по горло. Потащили, — сказал он, и артиллеристы расчета покатили орудие вперед, облепив его со всех сторон, как муравьи.
Новоселов торопился не только потому, что у него в этой стрельбе и в самом деле хватало работы. Ему хотелось на прощание не подвести батю, порадовать хорошей стрельбой за его доброту и заботу. А второй, не менее важной причиной спешки было Ольгино письмо. Он хотел, чтобы учения прошли не только хорошо, но и как можно быстрее. Каждая минута промедления неосознанно воспринималась Новоселовым, как отдаление предстоящего свидания с Ольгой.
— Вот
— Ну и язык у тебя, Ляпунов, — вступился за Новоселова Лебедев. — Прямо без костей, но с иголками.
— Молчу, молчу, — заверил его Ляпунов. — Своего же счастья не понимаете: у вас в расчете есть человек, который вам соскучиться не дает, а вы его травите. Уволюсь — еще пожалеете.
— А ты лучше о себе рассказывай, — подал голос рядовой Уренгалиев.
Удивленно покосившись на молодого зарядного, Ляпунов выразительно покрутил головой, — мол, совсем житья не стало, если уже и первогодок его поучает, — но промолчал.
Если бы на сопках находились не мишени, а настоящий противник, то вряд ли он сумел бы обнаружить орудие гвардии сержанта Нестеровича и другие расчеты, скрытно пробирающиеся поближе к переднему краю в густых зарослях кустарника и по оврагам. А через час, когда над горами поднялось солнце, всякое движение прекратилось. Орудия, выведенные на прямую наводку, стояли в нескольких метрах от своих огневых позиций. Они должны были включиться в огневую подготовку через две минуты после ее начала, когда на позиции «южных» обрушатся снаряды батарей, стреляющих с закрытых позиций, и внимание наблюдателей «противника» будет отвлечено.
В шесть тридцать Антоненко, Глушков и Савельев уже были на командно-наблюдательном пункте полка. Командир дивизиона и начальник штаба принялись за работу, готовясь к стрельбе, соединились со всеми НП, огневыми позициями. А Алфей Афанасьевич подошел к полковнику Кушнареву, пожаловался:
— Намудрили мои чего-то, даже не знаю, какая стрельба получится. Туго тебе придется, если испортим огневую подготовку.
— Ничего, не испортите, — успокоил его Кушнарев, хотя тоже волновался за то, как справятся со своей задачей артиллеристы. — Некуда отсюда «южным» деться. Сзади они отрезаны моей ротой, резервы к ним не пропустят. А если вы не справитесь — я свою артиллерию подключу — реактивщиков, минометчиков. Добьем. Только быть не может, чтобы твои не справились. Не верю.
— Я тоже, — признался Савельев. — Что же я, ничему дивизион не научил? Только майор как-то необычно собирается стрелять, как бы дров не наломал.
— Неугомонный ты, Алфей, вот и придумываешь себе страхи. Не думаю, что твой Антоненко совсем без головы. Не так ли?
— Внимание всем, — негромко и торжественно сказал в это время майор Антоненко, и друзья оборвали разговор, повернувшись в его сторону. — «Буря», огонь!
Все подняли к глазам бинокли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
И загремела в горах канонада. Но для слуха подполковника Савельева, привыкшего к густой, мощной, слитной стрельбе всех орудий дивизиона, она казалась странной. Он улавливал разнобой в этом гуле, да и взрывы снарядов на всех трех сопках вздымали в воздух землю тоже неодновременно, в разных местах. Через две минуты, когда выкатились
Теперь, когда он видел, что замысел майора Антоненко удался, Савельев почувствовал уважение к своему преемнику, легко разгрызшему «орешек», который ему самому этой зимой оказался не по зубам. И собой подполковник был доволен: вон каков его дивизион, любая задача ему по плечу! Все связи отлажены, до автоматизма отработаны действия расчетов. Если посредники начнут выводить из боя «пораженные» обороняющимися орудий — а на прямой наводке часть из них обречена, — все равно результат не изменится, потому что они успели сделать свое дело.
— Вот молотят так молотят! — восхищенно рокотнул возле его уха полковник Кушнарев. — А ты, Алфей, паниковал! Твоя выучка, старина. Помнишь, как мы с тобой в сорок третьем? Похожи твои хлопцы на тебя.
— А идея его, — кивнув в сторону майора Антоненко, хладнокровно наблюдающего за разрывами снарядов и отрывисто бросающего команды на введение корректур, сказал подполковник Савельев. Он хотел быть справедливым к майору, хотя слова друга польстили ему. — И потом, считай, что как минимум двух взводов уже не существует и в помине. В настоящем бою их бы уже вывели из строя… Ага, что я говорил?
Подполковник услышал, как вновь поредела канонада, увидел, что на сопках стало меньше разрывов, и понял, что это могло означать: вывели-таки посредники часть орудий. Заметил он, что Антоненко в пылу боевой работы тоже сумел уловить этот перебой — нахмурил лоб и еще более резко стал отдавать команды радисту Климову. А майор Глушков продолжал работать, как обычно, бесстрастно и спокойно. Да, они достойны друг друга, довольно подумал Савельев, в хорошие руки он отдал свой дивизион.
— Приготовиться к атаке! — Властный бас полковника Кушнарева прервал его мысли. Савельев опустил бинокль, взглянул на часы: до «Ч» осталось пять минут…
Среди выведенных из стрельбы орудийных расчетов был и расчет сержанта Нестеровича. Сержант с досадой опустил уже поднятую руку с флажком и дал отбой. Осталось сделать последний выстрел — и расчет увел бы гаубицу на запасную позицию. Несправедливо: их орудие вело огонь в высоком темпе, и в настоящем бою противник вряд ли успел бы его подбить! Тем более что, начнись дуэль, неизвестно еще, кто кого. Ладно хоть цели свои уничтожили.
— Убитые мы, — печально сказал рядовой Ляпунов, когда посредник, старший лейтенант, отошел от орудия. Вид у заряжающего был такой, будто он только что выскочил из самой гущи рукопашной схватки: курносое лицо мокро от пота, пряжка ремня сдвинута набок, тужурка измята и взмокла на груди и на спине между лопаток. — Что я говорил? Сничтожил нас супостат! А вы? Эх вы! Не увижу я свою Лидочку. И тебе, Степа, в увольнение не хаживать.