Вселенная Риддика
Шрифт:
– Это сложное серповидное созвездие с постоянными частотными излучениями, с множеством планетоидов с нестабильными траекториями изза гравитации и, вдобавок, с прерывистыми потоками радиации, которые не очень удобно пересекать. Ты его имеешь в виду?
– Довольно шумное и склочное место, – кивая головой, подтвердил Риддик. – Лучший военный полигон, который я знаю. Потанцуем там. Вам обоим необходима практика. Ты, Шеркан, пристреляешься по более мелким мишеням, чем звезды. А ты, – Риддик развернулся к дроппу, – научишься выполнять мои приказы и не терять сознание.
–
Слова шли через сон, через тревожную темноту. Тихий шепот, от которого становилось жутко и смертельно холодно. Риддик беспокойно пошевелился.
Ледяная вода капала с выступа прямо за шиворот и стекала по спине. Мокрая, грязная роба давно впитала из лужи, в которой он стоял, всю воду, стала тяжелой и путалась в ногах. После пятнадцати часов работы мышцы окаменели и уже не дрожали, а руки давно перестали чувствовать молот и его тяжесть. Металлические звуки ударов, доносившихся со всех сторон, сливались со свистящими ударами плетей, звуками льющейся воды, криков надсмотрщиков и осужденных.
Свист раздался совсем рядом, и он сжался, опуская голову вниз, но спина не почувствовала удара – наверное, досталось комуто другому. Второй удар вышиб молот из рук и хлестанул по пальцам. Теряя равновесие, он упал в холодную грязную лужу и увидел перед собой грубые сапоги с железными кривыми носами. А потом ясно увидел желтые гвозди на подошве сапога, который летел прямо в лицо. В носу чтото квакнуло и по лицу начало растекаться тепло.
– Ну, что, щенок? Захлебнулся своими соплями? – второй удар под ребра затопил острой болью весь левый бок.
Равнодушно удивившись, что до сих пор испытывает боль, он вдруг услышал:
– Отстань от пацана. Ведь убьешь.
– Он все равно скоро сдохнет, а так уже сегодня сожру его пайку! – его голова дернулась от следующего удара. – Иди к папочке!
Он давно привык ко всему происходящему вокруг, потому что другого не знал, и относился к этому с отрешенностью, которая помогала отгораживаться от голода, страха и боли. Но сегодня, темнота, застилающая глаза, была совсем не той темнотой, в которой он любил быть. После очередного удара, впав в бессознательное состояние, он увидел лежащего себя далеко внизу в черной ледяной луже, увидел свой мир вокруг – мир тюремной шахты, зеков, надзирателей и тюремщика, который ржал и пинал его тело сапогами.
– Поднимайся, сынок, – вдруг услышал он.
В стороне стоял маленький сухонький старичок, которого раньше он здесь не видел, и который единственный не смеялся, а серьезно смотрел, нет, не на его тело в луже, а вверх, там, где сейчас он находился, прямо в глаза.
– Жизнь – это все, что у тебя есть. Куда ты собрался? Ты решил отдать ее им?
– В ней ничего нет, кроме боли.
– Но ты даже не видел неба и звезд!
– Скоро я поднимусь выше. И увижу их.
– Но ты не узнаешь радости от прикосновения к ним!
Риддик дернулся в камере, но ремни заботливо вернули его обратно. Криосон крепко держал в своих наваждениях.
– Жизнь. Какая она?
– Она разная. В ней есть все: жестокость и красота, злость и нежность,
– А есть и другая?
– Я научу. В маленьком ребенке живет душа великого воина.
– Что мне делать?
– Пока просто поднимись.
Он посмотрел еще раз на всех, сверху вниз. Вокруг были только одни большие и злобные твари. Как он ненавидел их всех, их жестокость и агрессивность, их черный мир! Он почувствовал, как глубоко внутри него разгорается огонь, как начинают дрожать руки, как сердце протестует против своего страха и слабости, и, приходя в себя, он ощутил прилив сил и какихто новых чувств.
– Защищать свою Жизнь – это естественно.
Его пальцы вытянулись и прижались друг к другу, большой палец лег в ладонь, которая стала каменной. Будто сверху он налетел на того, кто его бил. Пальцы без усилий вошли в тело и нащупали в глубине сердце. Резким движением он вырвал его. Тюремщик захрипел, хватаясь руками за разбитые ребра, а потом упал в ледяную чернокровавую лужу на полу. Ребенок поднял сердце над собой, показывая всем, что, то же самое произойдет с каждым, кто посмеет обидеть его.
И они отступились.
Маленький, избитый до смерти ребенок тут же забыл об их существовании и с любопытством начал рассматривать только что вырванное, еще дрожащее сердце. Ему казалось, что оно светится, отбрасывая отблески уходящей жизни и силы.
Надсмотрщики с ужасом смотрели на ребенка: он должен был умереть! Все происходящее вокруг было неправильным, вызывало необъяснимый страх, который волнами поднимался из глубин сознания, парализуя тело и мысли.
И они признали этого ребенка равным, и еще более диким, чем они, оценили его непонятную пугающую силу, которая сверкала в странных глазах.
– Ты победил…
– Лети к папочке… – прошелестел голос, заставляя тело покрыться холодным потом.
Разрывая ремни и разбивая в дребезги дверь, Риддик упал на пол. Волны какогото липкого тумана накатывались на мозг, заставляя видеть мир в призрачных серых очертаниях.
– Стоп. Стоп! – заорал он. – Шеркан? Шеркан!
И не почувствовал ничего, кроме пустоты.
Риддик быстро осмотрелся, а потом разбил дверь в соседней камере и вытащил оттуда Джен Хое.
– Давай, приходи в себя! – он бил дроппа по щекам до тех пор, пока тот не перехватил очередной удар. – Твои способности… Что? Что ты слышишь? – Риддик схватил дроппа за плечи и начал трясти его.
Джен Хое замотал головой и с трудом отцепил, просто оторвал, от себя Риддика и посмотрел по сторонам, прислушиваясь к чемуто внутри себя.
– Шеркан? – позвал дропп. – Я не чувствую его…
Риддик бросился на капитанский мостик. Впереди было черное, абсолютно черное вязкое пространство. Без всего.
– Такого не бывает… – застонал Риддик.
Пальцы касались приборов, но те не реагировали, штурвал не слушался, голосовые команды оставались без ответов и привычных шуточек. Пол и стены начали медленно менять свою форму, становясь ребристыми, будто покрываясь мелкими черными чешуйками.