Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями
Шрифт:
— Из России.
— Из России?! У вас же не любят иностранцев. Русские же все расисты, правильно? — встрепенулся один из стоявших рядом иранцев.
— Да нет, ты путаешь! Это немцы все расисты. Русские — нет, — тут же разъяснила ему взрослая женщина с другой стороны очереди.
Мои приятельницы тем временем обсуждали в основном выборы.
— Все помнят, за кого голосовать? Шенаснаме не забыли? Ручки у всех есть? — проверяла Сетаре.
— А все за Рухани? — спросила одна из девушек. Остальные одобрительно закивали.
— А я проголосую за Раиси, — вдруг сказала одна из них.
— Неет!
Получив бюллетени, девушки тут же принялись их заполнять прямо за столиком. Никаких кабинок «тайного голосования» — пара столов на улице, у каждого из которых толпилось по несколько человек. Заполнение заняло некоторое время, потому что в иранских бюллетенях некуда ставить галочки или крестики — имя, фамилию и номер кандидата в бланк нужно вписать самостоятельно. С президентскими выборами проблем немного, нужно вписать только одного человека. А вот с муниципальными сложнее, приходится переписывать от руки целый список. Впрочем, студентки, да и другие люди с бланками, просто смотрели списки кандидатов в рассылках телеграм-каналов.
Все это время Сетаре и ее подружки безостановочно фоткались: с пустым бланком, с заполненным бланком, без бланка на фоне избирательных столов.
— Здесь же нельзя фотографировать, — сказал я ей. Формальную сторону дела я, как мне казалось, знал неплохо.
— Пффф… — Сетаре пренебрежительно махнула рукой. Так что и я принялся активно все снимать на телефон.
После голосования весь женский студактив сделал финальные фото с поднятыми вверх указательными пальцами, синими от чернил. В Иране, как и в некоторых других странах, каждый избиратель оставляет свой отпечаток на бюллетене, окунув указательный палец в чернильницу. Считается, что так можно избежать фальсификаций: человека с синими пальцами второй раз голосовать не пустят.
Дальше мы отправились отметить выборы хавидж-бастани — свежевыжатым морковным соком с кусочком мороженого (очень популярный в Иране напиток). Сетаре купила по порции себе и мне, деньги наотрез взять отказалась. Мне пора было ехать на встречу с Арашем в Новую Джульфу — армянский район в Исфахане. Оказалось, что трем из моих спутниц по пути. Я тут же вызвал такси до места через иранское приложение «Снапп». Девушки в ответ чуть замешкались — стало понятно, что на такси ездить они не очень привыкли, — но в итоге согласились. Я сел на переднее сиденье, девушки втроем на заднее. В салоне мы продолжали общаться и обсуждать выборы. Вдруг в дискуссию вмешался таксист, парень лет тридцати:
— На выборы ходили? За кого голосовали?
— Рухани, — уверенно ответили девушки.
— Рухани — марионетка Запада. Все рассказывает про диалог, ядерную сделку. А на самом деле все эти страны только и мечтают, что получить ресурсы Ирана!
— Нам надо дружить с другими странами, а не враждовать с ними, — попыталась возразить Сетаре.
— Никто не собирается с нами дружить. Америка, Англия, Европа —
В эту дискуссию вступать не особо хотелось, тем более что мы уже приехали. Я быстро протянул деньги водителю с просьбой взять поскорее, пока девушки не принялись сами платить за себя и за меня.
— Ты не слушай его, есть такие недалекие люди. Их мало — сказала Сетаре, как только мы вышли из такси. — Ну как, поглядел на выборы? Видишь, Иран — это совсем не диктатура, как про нас пишут. Ты, пожалуйста, расскажи про это людям у себя в России.
***
Спустя два года, в 2019-м, я приехал в Иран уже в качестве корреспондента ТАСС. За время моего пребывания в Исламской республике с Сетаре мы виделись всего раз, когда она оказалась в Тегеране проездом — провели вместе примерно час. Она осталась все такой же бойкой, правда, улыбалась уже чуть реже и совсем не говорила о политике. Между делом я напомнил ей:
— А помнишь, был слоган: «Мы это повторим, Рухани не останется один»?
Под повторением тогда имелось в виду переизбрание президента-реформиста на второй срок.
— Ага, и повторили, и проголосовали. А теперь инфляция, и доллар летит вверх, — чувствовалось, что эта тема Сетаре не особенно приятна.
Окончив университет, она попыталась стать журналистом: сначала немного писала для исфаханского филиала деловой газеты «Донья-йе Эктесад», потом пробовала себя в спортивной журналистике.
Как-то я поехал на остров Киш и там арендовал на сутки автомобиль. Здесь иранцы побогаче любят взять напрокат «Шевроле Камаро» или «Форд Мустанг». В самом Иране такие машины найти сложно, но Киш — свободная экономическая зона, поэтому автомобили сюда ввозить дешевле. Тема мне показалась интересной, поэтому я выложил в инстаграм сторис: мол, как снять «Камаро» в Иране. Сетаре видео посмотрела и спросила меня: «А сколько стоит арендовать эту машину?»
— 3 миллиона туманов в сутки, — на тот момент это составляло примерно 100 долларов.
— Я столько получаю в месяц, — ответила Сетаре и добавила печальный смайлик. Живые выборы
Разве может существовать демократия в теократическом государстве? Этот аргумент кажется железобетонным многим, кто слышит о выборах в Иране. Несменяемый рахбар Али Хаменеи для сторонних наблюдателей часто выглядит типичным диктатором, а выборы — кукольным театром. Такие суждения популярны не только среди иностранцев, но и в иранской диаспоре за рубежом, да и в самой Исламской республике.
Казалось бы, что можно возразить на то, что полномочия главы государства (а это именно верховный лидер, не президент) носят пожизненный характер, и именно рахбару подчинен Совет стражей конституции, который решает, кого допустить к выборам, а кого нет? Но, во-первых, лишь половина этого совета (шесть человек) назначается верховным лидером, а другие шестеро — Меджлисом. А во-вторых, и с реализацией обычных властных полномочий история более сложная. Конечно, Исламская республика никогда не была развитой демократией, и ни одни выборы, проводившиеся там, нельзя было назвать по-настоящему свободными. Но то, как они проводились и на что влияли, свидетельствует о трех важных вещах: