"Всем сердцем с вами". Клара Цеткин
Шрифт:
— Слушай, это какая-то ненормальная, она не может остановиться! — сказала Роза.
— Ничего подобного, — авторитетно сказала Клара, — просто ты будешь жить вечно.
И вот тогда на обратном пути они и попали сюда, в эту харчевню… Дверь хлопнула.
— Можем ехать! — объявил Петер и стал мыть руки в умывальном тазу, вытирая их ветошью, вынутой из кармана.
Клара, тяжело поднявшись, сделала уже шаг к двери.
Но вошел Эрих Нойфиг. Он совершенно растерялся, увидев Клару. По тому, как он побледнел, она уже многое поняла. И сразу же сообразила: он, безусловно, ехал в Зилленбух, больше ему незачем было ехать сюда. И, наверное, не с добрыми
Поняв это, она собрала все свои силы и сказала себе: впереди сил потребуется еще больше, и надо к этому готовиться.
— Здравствуй, милый Эрих! Ты, конечно, ехал ко мне? И, наверно, тебя послал отец?
— Да, товарищ Клара, к вам, — ответил он. — Я выбрался из Берлина еще в пятницу, но поезда идут вне расписания, и я…
«Выбрался!» Он не уехал, а «выбрался». И он не привез письма от отца — значит, письмо нельзя было дать. Значит, это было рискованно. Существовало еще одно соображение: у Георга ведь есть машина. Значит, машина нужна для более важного. Там…
— Сядь сюда и расскажи все… Потому что я еду в Берлин, и мне надо…
— Невозможно! — воскликнул Эрих.
Она взглянула на него, и он повиновался… Революционный Берлин пал. Солдаты Носке вытаскивали из домов рабочих и расстреливали тут же. Войска заполнили город.
Отца схватили сразу и потащили в их штаб, в отель «Эден». Там была страшная кутерьма, и какой-то генерал закричал, увидев отца: «Кого вы привезли, идиоты? Это же Уве Нойфиг!» Он принял Георга за его брата. Сейчас отец скрывается…
— Где Роза, Карл, Пик? — хрипло прервала Клара. Она боялась за них, потому что знала, как разжигают кровавые инстинкты. Она знала черные души всех носке и эбертов на свете!
— Пику удалось скрыться. Его нет среди убитых и арестованных. А Карл и Роза… Я расскажу вам все по порядку, так велел мне отец. Он сказал, чтобы я последил за домом на Мангеймерштрассе. Мы знали: Карла и Розу ищут, но уже было поздно предпринять что-нибудь. Все же товарищи хотели перевезти их в другое место, более безопасное.
— Да, да, дальше…
— Это было пятнадцатого января. Чуть стемнело, я стал крутиться около дома. Ко мне подошел парень из дома напротив, знаете, где табачная лавочка. Он узнал меня, наверное, понял, зачем я здесь, и сказал: «Уходи, в квартире засада». — «Они уже там?» — «Да, с самых сумерек я видел, как они подъехали и вбегали по лестнице, все с белыми повязками на рукавах, а в руках пистолеты…» Он ушел, а я остался.
— Дальше! — требовала Клара.
— Подъехал полицейский автомобиль, полный солдат. Лейтенант скомандовал им следовать за ним. В машине остался один только водитель. Он сунул в рот сигарету и начал хлопать себя по карманам, не находя спичек. Тогда я стал на подножку и дал ему зажигалку. Он закурил и сказал мне: «Проходи, малыш, а то могут под горячую руку замести тебя вместе с этими спартаковцами!» — «Разве тут есть спартаковцы?» — спросил я, думая хоть что-нибудь узнать. «Да еще какие! Главари!» — сказал он. «И что же с ними будет?» — «Это не нашего ума дело. Мое дело крутить баранку, ехать куда прикажут». — «А куда?» — «Вернее всего в «Эден», в штаб».
Когда он сказал мне про «Эден», я помертвел, потому что в штаб свозили всех функционеров и там их истязали, и живым никто оттуда не выходил! Но я еще надеялся. «Проваливай, проваливай отсюда, пока цел!» — сказал водитель.
Я зашел за угол и стал наблюдать…
Клара поняла, что дальше последует самое важное. Но ведь из сказанного уже ей стало все ясно.
— Дальше,
— Во втором этаже открылась створка окна, и тот лейтенант крикнул водителю: «Сейчас поедем». Тут я подошел к самому углу и стал смотреть… Вывели Карла. Его даже не вывели, а вытащили. И пинками загнали в автомобиль.
— Боже мой! — сказала Клара. — И ее…
— Да.
— Дальше!
— Карла посадили на заднее сиденье между солдатами, а на переднее Розу. Голова у нее была непокрытая. На плечах шубка. Лица я не видел, только видел: она высоко держала голову. И снег падал на волосы. А Карла я рассмотрел: у него было бледное лицо, и он ругался. Я слышал, как он сказал: «Палачи, скоро вам воздастся». Я не знал, что мне делать, но, поскольку было сказано про «Эден» решил ехать туда. Мне повезло: я поднял руку, и карета «Скорой помощи» подхватила меня, я сказал: «Опаздываю на ночное дежурство в госпиталь». Они довезли меня до Гедехтнискирхе, и я побежал.
Подойти близко к «Эдену» нельзя было: отель окружала охрана. Слышна была музыка из ресторана отеля. Рассказывали: на этажах там допрашивают, бьют и расстреливают, а в ресторане ужинают и танцуют…
Подошел тот самый автомобиль. «Скорая помощь» мчалась на красный свет, но ведь полицейский автомобиль тоже. Я увидел, как высадили Карла, а потом Розу. Шарф выскользнул у нее из кармана и волочился по земле, но она не подбирала его. Они толкнули ее — лейтенант и другой, в каске и серой пелерине, лица его я не рассмотрел — и сразу исчезли в дверях отеля. А солдаты прошли мимо меня. Они громко, возбужденно говорили. Один, вертлявый, в очках, сказал: «Теперь им крышка». — «Наверное», — ответил другой.
Я вернулся домой и рассказал все отцу. Он сказал, что поедет на квартиру фрау Путц, которая служит в «Эдене» буфетчицей, а отец ее знал. Я повел машину, поскольку все еще шел снег и было очень скользко. В Берлине объявили осадное положение, но у нас на ветровом стекле был пропуск на право ночной езды. И у отца еще было удостоверение от имперского общества художников, работавших для фронта.
— Дальше, дальше, Эрих. — Он словно всходил по ступеням крутой лестницы, и чем выше поднимался, тем труднее ему становилось. И ей тоже. Как будто это была та самая лестница в «Эдене», по которой тащили Розу…
— Мы поехали в Панков, где жила фрау Путц. По дороге отец сказал: «Мы на машине, а она ведь добирается как придется. Так что ты не гони. У нас много времени». А куда тут гнать? Снег шел вторые сутки, и никто не чистил улицы… Фрау Путц не было дома, мы долго ждали. Она страшно перепугалась, увидев нас.
И сразу заплакала: «Вы, наверное, хотите знать про ваших Розу и Карла. Так их дело очень-очень плохо». — «Расскажите все. Вы их видели?» — спросил отец. «Да, когда их только привезли». Она стала рассказывать: они все — она, и горничные, и судомойки — видели через стеклянные двери, как Либкнехта подгоняли в спину прикладами по лестнице. Рубашка у него была разорвана на груди. Но Розы тогда не было. Очень скоро там, в хохпартере [17] , куда подняли Либкнехта, послышались выстрелы и грохот. Потом сразу крикнули: «Теперь ее давайте!» Вот тут они увидели Розу. Фрау Путц сказала, что не узнала бы ее, такая она была бледная-бледная, с черными кругами под глазами, а главное, волосы…
17
Второй этаж.