Всем стоять на Занзибаре (сборник)
Шрифт:
Дональд кивнул, пораженный реакцией, которую, сам того не ожидая, вызвал – словно заглянул в кратер Дедушки Лоа и обнаружил, что туман рассеивается, открывая яркую лаву, красную, как цветы.
– Кое-кто совершил глупость! – страстно сказал Сугайгунтунг. – Я видел достижения нашего правительства, перемены и блага, которые оно принесло. Так пусть они будут выброшены на свалку, а вместе с ними и все, за что боролся я сам? Мистер Хоган! – Остановившись, он посмотрел на Дональда. – Вы слышали мое имя до того, как было сделано это… это заявление?
– Разумеется, сотни раз.
– В связи с чем?
– Лучшие в мире модифицированные бактерии. Штамм каучукового дерева, которому завидует
– Спасибо, – прервал его Сугайгунтунг. – В последнее время мне иногда кажется, будто мне все это приснилось. Но вам когда-нибудь встречалось упоминание о четырех обезьянах, которые убили себя?
– Обезьяны совершили самоубийство? Обезьяны? Я думал, ваша работа с обезьянами это и есть основа для…
– О, остался один, который пока жив. – Нетерпеливым жестом отмахнувшись от разговора про остальных подопытных животных, Сугайгунтунг снова принялся расхаживать по палате. – Но, полагаю, вы немного разбираетесь в психологии, не в одной только биологии, да? Обезьяна, способная изыскать способ лишить себя жизни, уже обладает чем-то, что отличает человека от остальных животных. Если не нужно разжевывать вам этот простой факт, то, может быть, удастся объяснить кое-что, что мне не удалось втолковать… неким представителям тех, кто стоит здесь у власти.
Он сжал кулаки, словно физически пытался слепить из воздуха слова.
– Прошу прощения, если несколько коряво выражаю мои мысли. Я сам едва понимаю, чего боюсь, но совершенно определенно знаю, что мне страшно. Я скажу это без гордости, мистер Хоган, – поверьте мне, без гордости, так как то, что казалось мне божественным даром, вдруг превратилось в не выносимое бремя, поистине нет в мире никого, кто сделал бы то, что сделал я. Вдумайтесь! Язык, способность воспринимать символы и ассоциации и воображать себе объекты и события, отсутствующие в реальном восприятии, – качества, присущие исключительно человеку. Я улучшил гены орангутанга и создал пять младенцев, у которых и это могло бы быть с нами общее. Но язык сотворили мы! Мы, люди! А это были обезьяны, и выросли они в мире, который принадлежал людям, но не им. Пятый жив. Можете познакомиться с ним, если захотите, поговорить с ним – он способен произносить несколько сотен простых слов…
– Но это же поразительно! – вырвалось у Дональда, которому на ум пришли сотни трансгенных домашних животных, жалких представителей тысяч своих собратьев, нежизнеспособных потому, что человек напортачил с генофондом их естественных предков.
– Производит впечатление, да? Тогда позвольте вас спросить: что бы вы сделали, если бы к вам пришли, как пришли ко мне, и сказали, мол, хватит возиться с обезьянами, которые все равно неполноценны, твоя страна требует, чтобы ты работал с плазмой человеческой клетки, а если будут неудачные экземпляры, просто посади их в вольер, как результаты любого провалившегося эксперимента?
– Вы хотите сказать, что пока не добились успеха с человеческим материалом?
– Успех? Что такое успех? – горько возразил Сугайгунтунг. – Думается, в некотором смысле я преуспел. Я многократно извлекал ядро из донорской клетки и имплантировал ее в яйцеклетку, и она росла. Иногда я изменял какую-нибудь хромосому, и люди рожали здоровых детей от своих собственных плоти и крови, а ведь в противном случае эти дети могли бы быть больными или безумными… Думаю, родители довольны. Наверное, это можно назвать успехом.
– Вы пытались исцелить ген порфирии у Солукарты?
– И это тоже, – признался Сугайгунтунг, не слишком удивленный тем, что Дональду известна эта тщательно охраняемая тайна. – Но был побочный
– Это можно было бы выправить хирургическим путем…
– А также «циклопов глаз» и незарастающий родничок [71] .
– Понимаю. Продолжайте.
– Я даже не знаю как. – Не замечая окружающего и словно бы всматриваясь за стены в непредсказуемое будущее, Сугайгунтунг снова сел, на ощупь отыскав стул. – Код человека много сложнее, но он не обязательно отличается от кода бактерии. Код человека приказывает делиться и комбинироваться, а код бактерии – делиться и рассеиваться. Но в обоих случаях главное – «делиться».
71
зазор между костями черепа у новорожденного, который с возрастом зарастает; его незарастание – признак рахита
Он умолк.
– Но если вы можете наделить обезьяну способностью пользоваться языком, я бы сказал, от этого рукой подать как раз до того, что пообещало ваше правительство! – подстегнул его, сгорая от нетерпения, Дональд.
– Гм?.. – Сугайгунтунг очнулся от раздумий. – Ах да… С учетом имеющихся знаний, с помощью методик клонирования и тектогенетических изменений в дефектных генах Ятаканг мог бы в следующем столетии более-менее избавиться от наследственных заболеваний.
– Но ваше правительство как раз это и утверждает!
– Разве вы не понимаете, мистер Хоган? Меня не интересует, повторяю, не интересует, что они там утверждают! Они не ученые, а политики! – Сугайгунтунг тяжело вздохнул. – Что, собственно говоря, такое человек, мистер Хоган? Одна его часть – послание, веками передаваемое химическим кодом. Но это очень малая часть. Возьмите младенца и отправьте его расти среди зверей, как Маугли. В половозрелый период будет ли это человек, пусть даже не способный совокупляться и размножаться в своей физической форме? Нет, это будет плохая копия животного, которое его вырастило! Послушайте, есть участок хромосомы, который я могу – думаю, что могу, – исправить. После пятидесяти, сотни неудач я могу увеличить младенцу передний мозг настолько, что в сравнении с нами он будет все равно что мои орангутанги в сравнении со своими матерями. Кто станет учить подобного ребенка? Четыре из пяти моих обезьян убили себя потому, что мы не смогли научить их, как жить иначе, нежели по-людски. А они ведь не были людьми! Я мог бы изменить другой участок хромосомы, в котором закодированы определенные мышцы и кости, и создать человека ростом в три метра и с костями достаточно прочными, чтобы поддерживать его вес, и мышцами, чтобы он бегал, прыгал и бросал быстрее и дальше нас. В этом я уверен меньше, потому что огромная сила в моих обезьянах не требовалась. Но думаю, я сумел бы этого добиться. Возможно, у него были бы розовые глаза и отсутствовали бы волосы, но… По телу Дональда пробежал холодок.
– Но, значит, вы могли бы вывести супермена.
– Я могу читать загогулины хромосом в ваших клетках, как карту улиц этого города, – без тени тщеславия сказал Сугайгунтунг. – Дайте мне миллион клеток вашего тела – размножьте их в культурах, выращенных из срезов вашей кожи, утраты которых вы не заметите, не почувствуете, – и я скажу вам, почему, с точки зрения биохимии, вы такого, а не другого роста, почему у вас волосы именно такого цвета, почему кожа у вас светлая, а не темная, почему вы умны, почему у вас хорошее пищеварение и почему линии жизни у вас на ладонях раздваиваются в сантиметре от своего начала. Я ваших ладоней не видел – они под повязками. Но у вашего генотипа, как и любого другого, целая галактика сопутствующих характеристик.