Всемирная история в сплетнях
Шрифт:
Столь прискорбная перемена произошла после того, как христианское войско попало в засаду магометан при Гераклее в сентябре 1101 года. Печальной героиней этого боя стала маркграфиня Ида Австрийская — красавица и мать семерых детей. Эта женщина, обладавшая прекрасным здоровьем и физической подготовкой, отправилась в Крестовый поход и билась с врагами наравне с мужчинами. Она тоже участвовала в бою при Гераклее, когда христиане были окружены и разбиты. Только Гильом Аквитанский, Вельф Баварский и шесть человек свиты, израненные, изможденные, в лохмотьях достигли Антиохии. Архиепископ Тимо был убит, прекрасная Ида пропала без вести. По всей видимости, она тоже погибла, но позднее возникла легенда, что красавицу взяли в плен и отправили в Хорасан, там она попала в гарем эмира и родила героя Имадеддина Ценки, впоследствии опаснейшего врага христиан.
Эта битва стала не последним испытанием, выпавшим на долю крестоносцев. Дошли до нас слова безымянного
«Они сдирают кожу с турок и хорошо их потрошат, варят и жарят мясо к пиру. Им это порядком нравится: они едят его не соленым и с хлебом. Иной, прищелкивая, говорит соседу: „Пост прошел, всю свою жизнь я не буду желать лучшего кушанья и предпочитаю его свинине и жирной ветчине; дайте нам им полакомиться, пока мы не свалимся“».
Крестоносцы все же дошли до Иерусалима, взяли город штурмом и потопили его в крови неверных. Историк XII века Гийом Тирский писал, что «невозможно было смотреть без ужаса, как валялись всюду тела убитых и разбросанные части тела и как вся земля была залита кровью. И не только обезображенные трупы и отрубленные головы представляли страшное зрелище, но еще более приводило в содрогание то, что сами победители с головы до пят были в крови и наводили ужас на всякого встречного».
В результате Первого крестового похода на Востоке было основано несколько христианских государств: Иерусалимское королевство, герцогство Антиохия, графство Триполи, графство Эдесса. О них еще пойдет речь.
«Герцог Пуатевинский, совершив в Иерусалиме молебствия, с несколькими сотоварищами своими возвратился на родину, и властителям и знатным, а также стекавшимся послушать его христианам многократно рассказывал о бедствиях своего плена, и так как он был веселого нрава и остроумцем и к тому же оправился и окреп, живя в полном благополучии, он повествовал обо всем этом ритмическими стихами, уснащенными шутками».
Аквитанский герцог был явно не создан для мирной жизни: он дважды отлучался от церкви и оба раза возвращался в ее лоно. Первый раз он был отлучен в 1114 году из-за неуплаты причитающихся Риму налогов. Папа Урбан II, пытаясь образумить Гильома, слал ему письма: «…Дивимся мы на тебя, который, отличаясь благостным рвением во всем, что требуется для воина, отходишь от благочестия отца твоего, ибо нарушаешь права церквей, разоряя те, каковые он основал…»
Гильом выплатил долги, но пустился в еще более тяжкие грехи. Историк XII века Вильям Малмсберийский с негодованием писал: «Прикрывая свои дурачества некоей обманчивой личиной благопристойности, он сводил все к остроумным шуткам и заставлял рты своих слушателей растягиваться от хохота… воздвигнув возле некоего замка Ивор (Ниорт) здание наподобие небольшого монастыря, он задумал в безумстве своем разместить там аббатство блудниц; называя поименно ту или иную, отмеченную молвой за свое непотребство, он напевал, что поставит ее аббатисой или игуменьей, а все остальные будут простыми монахинями».
«Прогнав законную супругу, он похитил жену некоего виконта из замка Геральда по имени Мальбергиона, к которой до того пылал страстью, что нанес на свой щит изображение этой бабенки, утверждая, что хочет иметь ее с собой в битвах, подобно как она имела его при себе за пиршественным столом».
Гильом-герцог забрал красотку прямо из замка ее мужа, чему тот даже не попытался воспротивиться. Зато герцогиня Филиппа вовсе не желала мириться с изменой супруга: она была страшно разозлена и даже нажаловалась папе римскому. Тот вторично отлучил Гильома от церкви. Когда епископ Пуатье Пьер зачитывал герцогу текст анафемы, тот вынул меч и с руганью пообещал убить его, если тот продолжит. Епископ, склонил голову, но завершил чтение. По свидетельству современников, Гильом почти готов был нанести удар, но передумал, сказав: «Я ненавижу вас настолько, что не хочу отправлять в рай».
Не слишком огорчившись, Гильом сочинил, по его собственному выражению, «малопристойный стих» о двух лошадях:
«Есть у меня две скаковые лошади, породистые и красивые; Превосходны они, сильны и норовисты, но я не могу держать их в одной конюшне, потому что они не терпят друг друга. Если бы я мог объездить их поУвы, «лошадям» договориться не удалось. Оскорбленная Филиппа удалилась в монастырь и принялась настраивать своего сына против отца.
Историк конца XII века Рауль де Дисет:
«…Гильем, граф Пуатевинский, привел в свой дом при живой жене любовницу по имени Амальберга. Гильем, первородный сын графа, вознамерившись отмстить за оскорбление матери, восстал на отца. Раздор между ними затянулся надолго, и в течение семилетия Аквитания была ввергнута в бедствия. Наконец, захваченный в битве сын примирился с отцом…»
Захватив сына в плен, Гильом придумал ему своеобразное «наказание»: женил на юной виконтессе Аэнор де Шательро — дочери прекрасной Амальберги.
Всего до нас дошло одиннадцать его стихотворений: шесть весьма фривольных кансон, некоторые даже не решаются переводить из-за их крайне неприличного содержания, четыре куртуазные кансоны и сложенная уже на смертном одре «покаянная песнь».
Судя по этим последним стихам Гильома, к концу жизни он полностью примирился с сыном и очень беспокоился за его дальнейшую судьбу:
«Желаньем петь я вдохновен О том, как горем я согбен: Не к милым дойнам в Лимузен — В изгнанье мне пора уйти! Уйду, а сыну суждена — Как знать! — с соседями война. Рука уже занесена, Неотвратимая почти… Феод свой вновь не обрету, Но родичем тебя я чту, Фолькон Аижерский, — Пуату, А с ним и сына защити! Коли Фолькон не защитит Или король не охранит, — Анжу с Гасконью налетит, У этих верность не в чести! Тогда от сына самого — Ума и доблести его — Зависеть будет, кто — кого! Мужай, дитя мое, расти! А я в содеянных грехах Пред всеми каюсь. Жалкий прах, В молитвах и в простых словах Взываю ко Христу: прости! Я ради наслаждений жил, Но бог предел мне положил, А груз грехов, что я свершил, Мне тяжек стал к концу пути. Забыв и рыцарство, и власть — Все, что вкушал я прежде всласть, Готов к стопам творца припасть: Лица, господь, не отврати! Прошу я каждого из тех, Кто помнит мой веселый смех, Роскошества моих утех: Когда умру, мой прах почти! Отныне мне не даст утех Ни беличий, ни куний мех. Мой графский горностай, прости!»