Всемирная история в сплетнях

Баганова Мария

Восьмимесячные младенцы часто бывают очень смуглы, чернота кожных покровов может развиться и от асфиксии (недостатка кислорода) в результате трудных родов, поэтому само по себе это наблюдение ни о чем не говорит. Но мадемуазель де Монпансье, или Великая мадемуазель, двоюродная сестра короля, описавшая тяжелую болезнь королевы после родов, заметила, что «новорожденная как две капли воды походила на очаровательного мавритенка, которого привез с собой г-н Бофор и с которым королева никогда не расставалась; когда все смекнули, что новорожденная могла быть похожа только на него, несчастного мавра убрали прочь».

Младенец умер, прожив чуть больше месяца. Принцесса Пфальцская написала, что хотя «все придворные видели,

как она умерла», народ в это не поверил «ибо все знали, что она находится в монастыре в Морэ, близ Фонтенбло», — то есть именно там, где позднее была пострижена таинственная мавританка.

Почти сто лет спустя, в декабре 1756 года герцог де Люин изложил в своем дневнике беседу, которую он имел с королевой Марией Лещинской, супругой Людовика XV: «Долгое время только и было разговоров, что о какой-то чернокожей монахине из монастыря в Морэ, неподалеку от Фонтенбло, которая называла себя дочерью французской королевы. Кто-то убедил ее, что она дочь королевы, однако из-за необычного цвета кожи ее упрятали в монастырь. Королева оказала мне честь и поведала, что у нее был разговор об этом с принцессой Конти, узаконенной внебрачной дочерью Людовика XIV, и принцесса Конти сказала ей, что королева Мария-Тереза действительно родила девочку, у которой было фиолетовое, даже черное, лицо — очевидно, оттого, что при появлении на свет она сильно мучилась, однако ж немного спустя новорожденная умерла».

Происхождение темнокожей монахини Мария Лещинская объяснила так: «У некоего Лароша, привратника в Зоологическом саду, в ту пору служили мавр и мавританка. У мавританки родилась дочь, и отец с матерью, не будучи в состоянии воспитать ребенка, поделились своим горем с г-жой де Ментенон, та сжалилась над ними и обещала позаботиться об их дочери. Она снабдила ее весомыми рекомендациями и препроводила в монастырь. Так появилась легенда, которая на поверку оказалась выдумкой от начала и до конца».

Глава 7

Европа и наркотики

Семья отправляется в путешествие. Семья большая: муж, жена, несколько детей… Конечно, вещей масса: чемоданы, кульки, картонки, корзинки с едой и обязательно аптечка, а в аптечке — опийная настойка для младших сынишки и дочурки. Она совершенно необходима, чтобы малыши лучше перенесли дорогу.

Нет, перед вами не преступники, не маньяки и не извращенцы! Это добропорядочное английское семейство XVIII века. Впрочем, подобную картину можно было наблюдать и в веке XVII, и даже в XIX: между тем временем, когда в Европу стали привозить из стран Востока наркотики, и годами, когда, наконец, европейцы осознали их страшный вред, — прошло около трех сотен лет.

Началось все в эпоху Великих географических открытий: из Индии везли гашиш, из Турции — опий, из Америки — коку. Необычное дурманящее действие этих снадобий привлекало европейцев. Первыми их попробовали моряки: «Снадобье скоро возымело действие, и нам всем стало весело, кроме двоих, которые, полагаю, не будучи привыкшими к этой смеси, боялись, что она причинит им вред. Один уселся на пол и горько проплакал весь день. Другой, охваченный ужасом, спрятал голову в огромный кувшин и пробыл в этом положении часа четыре или больше. Четверо или пятеро из нас лежали на расстеленных в комнате коврах, восхваляя друг друга и представляя себя чуть ли не императорами. Один в припадке вздорного настроения дрался с деревянной колонной крыльца до тех пор, пока не содрал кожу на костяшках пальцев. Сам я и еще один моряк сидели и истекали потом по крайней мере на протяжении трех часов».

Сей документ, составленный в 1676 году, считается первым свидетельством об употреблении наркотиков европейцами. На чайных клиперах довольно скоро гашиш — сухие листья конопли — попал в Европу Эти листья толкли и заваривали как чай, получая «бханг» —

дурманящее зелье, после пары часов приятного опьянения вызывающее страшную головную боль и общее недомогание. Путешественники, побывавшие в далеких странах, предупреждали своих соотечественников об опасности бездумного поглощения экзотического напитка: «Со временем он приводит к смерти… особенно в холодном климате, где обманчивые свойства напитка гораздо быстрее губят дух. Постоянное употребление этого зелья меняет внешний вид людей и необъяснимым образом ослабляет тело и ум… Те, кто обрел зависимость от этого снадобья, не могут без него жить и привыкают так, что умирают от желания его отведать».

Однако от массового потребления гашиша европейцев уберегли вовсе не эти предостережения: в Европе конопля ассоциировалась, прежде всего, с пенькой. Из стеблей мужского растения изготавливали канаты и текстильное полотно. Из них делали веревки, употреблявшиеся на виселицах. Именно эта ассоциация — с казнью через повешенье — и сделала гашиш непопулярным.

Вторым наркотиком, привезенным в Европу из Америки, стали листья коки. Их одурманивающее действие не так ярко выражено, и в первую очередь коку рассматривали как тонизирующее средство. Миссионеры писали, что кока служила для индейцев источником силы и храбрости: горсть листьев позволяла прожить им несколько дней без еды, сохраняя силы. Они имели возможность проверить стимулятор и на себе: в 1781 году во время осады восставшими индейцами боливийского города Ла-Пас там кончились запасы провианта, но гарнизон выжил и продолжил обороняться благодаря коке. Врачи даже предлагали использовать листья коки, чтобы избавить европейских бедняков от голода и жажды, некоторые видели в ней благую замену алкоголю. К счастью, все эти проекты не были воплощены.

Опасностей, связанных с наркотиками, медики не замечали еще очень долго. Именно врачи популяризировали и пропагандировали коварного убийцу — опиум, получаемый из некоторых сортов мака. Выделяющийся из надрезанных недозрелых коробочек сок сначала похож на молоко, но затем темнеет, густеет и становится коричневым. Для очистки от примесей опиум-сырец варят в кипящей воде и фильтруют, пока жидкость не становится прозрачной. Затем его выпаривают на медленном огне и высушивают на солнце до консистенции пластилина. Скатанные из него шарики употребляют для курения.

Ученые считают, что именно опиум был самым древним опьяняющим напитком, открытым людьми еще до их знакомства с алкоголем. У древних шумеров существовала идеограмма, обозначавшая опиумный мак как «растение радости». В Египте его применяли в лечебных целях: в одном фиванском папирусе перечислено около семисот рецептов с добавлением опиума, в том числе седативных для беспокойных детей. Опиум упоминается в «Одиссее» Гомера как снадобье, от которого «проходят горе и гнев и приходит забвение бедствий». Плиний Старший писал, что римляне использовали опиум для лечения слоновой болезни, карбункулов, заболеваний печени и укусов скорпионов. В трудах врача Галена описывается употребление опиума римским императором Марком Аврелием, который, однако, жестко контролировал дозу и мог, если нужно, ее уменьшить.

Арабские, греческие и римские врачи понимали, что существовала опасность отравления. Один из них во II веке до н. э. описывал бессознательное состояние людей, выпивших слишком много опийной смеси: глаза у них закрыты, зрачки неподвижны, появляется обильное потоотделение, щеки бледнеют, губы распухают. Мышцы лица расслаблены, дыхание затрудненное, слабое и холодное. Побледневшие ногти и заострившийся нос нередко являются предвестниками смерти. Врач рекомендовал принимать неотложные меры: привести человека в сознание пощечинами, криками или трясти его, пока он не придет в себя. Главное — чтобы он очнулся от смертельного сна.