Всемирная выставка в Петербурге
Шрифт:
— Ладно, хорошо, — ответил Миша. Он вообще-то уже слышал это объяснение, но теперь как-то захотел получить его еще раз, для пущей верности. — Ну, а если я буду царём, вы ж поможете мне, да? О народе я радеть хочу, а что за «социализм» такой, честно говоря, так и не понял.
— О, поможем, конечно! И думаю, что не только мы! — Герман Александрович снова переменился в лице и стал очень радостным. — Когда станет известно, что к власти пришёл настоящий народный царь, я уверен, что тысячи образованных людей, тысячи профессоров из университетов, народных учителей, земских статистиков,
— Предложим. Ну а как я власть возьму? Царь Сергей-то, небось, не горит желанием уступать мне место!
— Когда станет ясно, что вы настоящий, живой Михаил, что потомок Романовых, власть Сергея потеряет легитимность, — туманно ответил глава революционеров.
— Кого потеряет?
— Законность. Ну, в смысле, когда все узнают, что царь по закону не он, а вы, от него наверняка отвернутся и царедворцы, и просвещённая публика, и весь народ. Его уже не будут признавать за императора.
— Его выгонят из Зимнего дворца и позовут туда меня? — С сомнением и надеждой спросил Коржов. — А если не захочет уходить?
— Ну, как это всё технически будет осуществляться, мы пока точно не представляем, — признался Герман. – Может статься, он просто сбежит. Может быть, собственное окружение шарахнет его табакеркой по голове, словно Павла I, или заставит отречься и уйти в монастырь, как Шуйского. Лично мне, конечно, нравится картина, как народ поймёт, что узурпатор не пускает во дворец истинного монарха оттого, что тот готов радеть о простом люде; тут случится восстание; рабочие Петербурга ворвутся в Зимний дворец... Хотя это, в общем, маловероятно. За последнюю четверть века мы выяснили, что поднять русский народ на революцию — непросто.
— И что тогда делать?
— Вам? Не подвергать себя опасности. Сидеть пока у нас и не подставляться жандармам и прочим агентам Сергея. Ну, а мы работу уже начали! Через чайные, газеты, профсоюзы и рабочие кружки мы распространяем сейчас сведения о том, что существует законный царь, что он выжил в Петропавловке, и если придёт к власти, будет править для народа! Я видел уже несколько газет, где с пеной у рта уверяли, что вас нет на свете! Судя по тому, как старательно внушают обывателям эту мысль, наша информация циркулирует хорошо и уже начинает пугать царедворцев!
— И долго мне прятаться?
— Ну, до тех пор, пока наши сведения не распространятся в достаточной степени, и пока общество не наполнится ожиданием и готовностью вас принять. А затем вы им явитесь... Мы вас покажем народу...
— Покажете? — И Миша усмехнулся. — Вы так говорите, словно я какой-нибудь экспонат со Всемирной выставки...
— А что, это идея! — Герман Александрович встрепенулся. — Всемирная выставка и в самом деле была бы прекрасным местом, чтобы явить вас миру! Огромное стечение людей со всего света, тысячи глаз, кинокамер и фотографических аппаратов... Если вы там появитесь, то у Сергея не будет шансов сказать, будто вас там не видели! О, я уже представляю, как французы из «Патэ», не веря глазам своим, будут фиксировать на киноплёнку решающий
— Но как мы докажем, что я — настоящий царевич? — спросил Михаил. — Разве мало было самозванцев? Меня сразу же сочтут одним из них.
Мечтательное выражение сползло с лица Германа Алексадровича.
— Да, — сказал он. — Вот это проблема. Вообще, мы уже думали над этим... Вот пишут, в Австро-Венгрии какой-то учёный выявил, будто кровь каждого человека принадлежит к одной из четырёх групп. Эти группы, разумеется, как всякая особенность организма, должны передаваться от отца к сыну. Мы думали о том, что, если выяснить группу, к которой принадлежит кровь наших Голштин-Готторп-Романовых, сравнить её с вашей...
— Но если групп всего четыре, получается такая же кровь у четверти людей на Земле, — сказал Михаил.
— Да. К тому же, может статься, что открытие ошибочное, да и времени на то, чтобы выписать этого профессора к нам из Вены, уйдёт Бог знает сколько... Если он, конечно, не приедет сам на Выставку... В любом случае, сильно рассчитывать на этот метод не стоит. Так, дополнительный аргумент, если вдруг получится... Фотографии ваши и ваших родителей, разумеется, мы задействуем. Кстати, Михаил! Отпустите бороду. Так и в целом солиднее будет, и на Александра Александровича ещё больше станете походить!
— Это всё не очень убедительно, — заметил Коржов.
— Да, — Герман Алексадрович вздохнул. — Ещё мы подумали о том, что хорошо бы найти няньку царских детей, которая возилась с ними двадцать лет назад. Кажется, одна из нянек погибла в Петропавловском соборе вместе с семьёй, но ведь у неё наверняка должна была быть сменщица, а то и не одна!..
— Что проку с няньки? Как она узнает? Я же вырос...
— Но если она вас купала и одевала, то может помнить какие-нибудь особенные приметы на вашем теле. Есть у вас, предположим, родимые пятна?
— Да нет, вроде...
— Жаль. Может, что-то ещё в этом роде?
— Мне кажется, моё лицо и моё тело выглядят как лицо и тело самого обычного русского человека, — ответил Миша. — Решительно, без всяких там особенностей. У меня даже шрамов после побоища не осталось. Ну, кроме душевных...
— Печально. Тогда, может быть, при вас были какие-нибудь вещи, когда ваши приёмные родители подобрали вас? В крайнем случае, нянька могла бы опознать вас по этим вещам.
— Я не знаю. Это мать надо спросить, — сказал Коржов. Вспомнил о ней и тотчас же затосковал. — Я даже не знаю, жива ли она... Вы меня не пускаете.
— Но вы же понимаете, это ради вашей безопасности! Ради блага всей страны и всего народа, по сути дела!
— Понимаю... Но если бы я смог навестить мать, это придало бы ей сил для выздоровления, и у нас был бы важный свидетель. И к тому же, я мог бы узнать о неё у царских вещах, которые при мне были. Всё это помогло бы мне воцариться, и таким образом, стало бы тоже на благо народу...
— Вы быстро учитесь и превосходно соображаете! — Одобрительно отметил собеседник Михаила. — И всё же... Всё же это лишний риск.