Всемирная выставка в Петербурге
Шрифт:
— Не верю и теперь! В горячке, при смерти, чего только ни бредит человек! А ты уже решил, что в самом деле...
Миша посмотрел на Варю жёстко, и как ей показалось, в чём-то даже по-царски.
—... Нет, ну, если ты думаешь, что это правда, давай вместе попробуем разобраться в этом вопросе. Я ж не против... Я просто не знала...
— Ну, знаешь теперь, — сказал Миша.
— А ты мне и где был расскажи, чтоб я тоже всё знала! Чтоб больше так не было!
— После.
— Сейчас же! Не то закричу!
— Прекрати!
— Ей-богу закричу!
— Ты, Варька, дура!
— Так значит, оклеветали тебя? Ты не нигилист? — Спросила Варя.
— Нет, конечно! Какой нигилист?! Ты смеёшься?
— А отчего полицию «сатрапами» обзываешь? Это нигилисткое словечко!
Миша замешкался. Несколько секунд он, видимо, искал, что ответить, но не нашёл и сказал:
— Иди к чёрту!
— Ах, так? — Разозлилась невеста. — К чертям посылаешь?! Пожениться не успели, а уже к чертям, вот так да?! А-ну, рассказывай сию же секунду, где пропадал! Не то больше меня не увидишь!
— Уймись.
— Не уймусь! Ежели сейчас же не расскажешь, где ты был, пойду в казармы «Треугольника»! Да лягу там с первым попавшимся!.. А прежде... Эй, полиция!
Ещё несколько минут они пререкались. Варя угрожала, шантажировала, требовала, старалась жать на все рычаги Мишиной души, до каких только сумела дотянуться. Прохожие поглядывали на них всё с большим любопытством и подозрением, а под конец уже начали скапливаться вокруг. Наконец, Коржов не выдержал:
— Ладно. Но только пошли в переулок, подальше отсюда.
Они отошли от больницы, углубились в жилые кварталы и зашли в безлюдный двор-колодец какой-то мрачной семиэтажной громадины.
— Ну, рассказывай! — потребовала Варя.
Глава 24, В которой Миша достаёт крестик, но при этом все достают его самого.
— В общем, в тот день Скороходова не пустила меня домой, потому что кто-то наболтал ей, что я якобы кружковец, — начал Миша. — Эта чокнутая выбросила в окно мои вещи, даже вызывала полицию! Было ясно, что никто мне не поверит, надо прятаться! По счастью, рядом как раз оказался тот тип, который до этого лез ко мне с разговорами и зазывал к себе в Свято-Егорьевский переулок...
Дальше он рассказал всё, как было: и про кражу велодирижабля, и про пожар, и то, как спас дамочку, сразу же взявшую его в плен, про автомобиль, про дачу, про долгие разговоры со своими новыми знакомыми... Старался покороче, ведь Егор там его ждёт. Не получалось. Варя без конца выспрашивала подробности. Да и сам Коржов внезапно обнаружил, что соскучился по своим, что его душа желает поделиться с кем-то близким...
— Так значит, ты всё-таки нигилист! — Трагическим голосом заключила Варя, когда он договорил.
— Да вовсе нет!
— Он самый! Ты теперь в кружке. Ты с ними!
— Я не с ними, — сказал Миша. — Точнее, с
— Но они же не добрые люди!
— Они хотят отдать землю крестьянам, защитить рабочих от хозяев и облегчить положение инородцев. Разве это не доброе дело?
— Облегчить положение инородцев! — С ужасом повторила Варвара. — Да зачем доброму человеку в своём уме думать о каких-то инородцах!? Они Христа распяли и Россию-матушку распять хотят, понятно?! А что говорят про рабочих и про крестьян, так то для отвода глаз!
— А вот и нет. Во многих странах это уже сделано. А что до инородцев, так их обижать не надо оттого, что обижать вообще никого не следует. Потому что перед Богом все равны! «Нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного»...
— Они тебя испортили!
— Никто меня не портил.
— Нет, испортили! Насовали тебе в голову всякой околесицы, а ты и поверил! Всем давно известно, что энэмы существуют для того, чтобы помешать Государю ступить твёрдой ногой по Афганистану!
— Мне до Афганистана дела нет, — сказал Коржов, с удивлением отмечая, что невеста говорит почти что теми же словами, какие он сам совсем недавно адресовал своим похитителям. — И зачем энэмы существуют, тоже неинтересно. А важно лишь то, чтоб они помогли мне занять моё место! Законное!
— Ты что ж это? Веришь?..
— Да, верю. Мне кажется, в глубине души я давно уже догадывался о чём-то подобном.
— Царём хочешь быть? — прошептала Варвара.
В её голосе слышалось то ли презрение, то ли ужас, то ли жалость к сумасшедшему. Кажется, она испытывала всё это вместе. Мише стало очень больно, что будущая жена, для которой он ни много, ни мало уготовал роль царицы, так скверно относится к высокому долгу, который он на себя принял. Захотелось сказать колкость, разругаться, начать оправдываться, предъявить ей разом все доказательства своего происхождения, чтоб убедить и заставить раскаяться... Но Коржов сказал только:
— Я должен.
— Да что ты там должен-то?
— Выполнить Божье предназначение. Занять место, для которого я создан. Избавить народ от страданий! Стать тем, кого русские люди веками ждут!
— Возгордился ты, Миша...
— Отнюдь.
— Возомнил о себе!
— Вовсе нет.
— Гордыня — грех великий!
— Отказаться быть тем, в качестве кого Господь послал меня на эту землю, тоже грех, — ответил Михаил.
Варвара покачала головой:
— Задурили тебе голову кружковцы! Задурили... Слишком ты, Миша, легко под влияние людей попадаешь!
— Дались тебе кружковцы! Какая разница, от кого я узнал правду и кто поможет мне вернуть... ну...
— Есть, есть разница! Шапка Мономаха, взятая из рук подлых людей, счастья не принесёт!.. Лучше скажи: ты не думал о том, что тот Венедикт, так удачно оказавшийся подле тебя на лестнице у Скороходовой, и наговорил ей про тебя? Откуда он там взялся?
— Он давно за мной следил.
— Значит, знал, где ты живёшь. И вполне мог оклеветать тебя перед домовладелицей, чтобы заставить оказаться на улице и взять под своё влияние! Сам подумай, кто ещё мог это сделать?