Всемирная выставка в Петербурге
Шрифт:
— Не всё, как оказалось, — сказал Федя.
— Да. Почти всё. Знаменитый своей богатырской силой цесаревич по окончании бойни был найден ещё живым. Его провозгласили Александром III, перенесли в Зимний дворец, вызвали докторов... Но он процарствовал лишь один день, отдав богу душу назавтра. К этому дню уже было известно, что последним выжившим из семьи оказался Сергей Александрович, младший сын Александра II от первой жены. В это время он был в заграничном путешествии, в Палестине. И это его и спасло. Правда, для того, чтобы вернуться, ему потребовалось несколько дней, в течение которых, как мы надеялись, казнь царской семьи должна была всколыхнуть
— И стало только хуже, — сказал Федя.
— Может быть... — И Вера Николаевна вздохнула. — Настала реакция. Сергей мстил — и нам, и не нам. Корпус жандармов утроился. Всюду внедрялись агенты. Арестована была не только большая часть нашей организации, но и масса случайных людей — недовольных студентов, вольнолюбивых земских учителей, чересчур красноречивых адвокатов... Не осталось ни толстых журналов, ни выборов в земства, ни городских гласных, ни суда присяжных... Тех, кто казался властям причастным к Петропавловской казни, судили офицеры по законам военного времени и, как правило, вешали незамедлительно.
— Вы не думали ещё раз попытаться что-то сделать?
— Прежних нас уж не было. Организация фактически прекратила существование. Те немногие, кто смог избегнуть ареста, рассеялись, замолчали, ушли в подполье или просто сдались, постаравшись забыть о своём революционном прошлом...Долгие годы казалось, что социалистическая мысль в нашей стране задавлена полностью — пока лет пять назад уже новое поколение молодых людей не начало вновь организовывать кружки. Часть из нас, стариков, примкнула к этим кружкам и, когда они в прошлом году объединились в одну Партию Народников-Марксистов, встретила друг друга в Исполнительном комитете. Ну, о том, что я не уполномочена раскрывать вам имена его участников, вы знаете. Впрочем, как и всю дальнейшую историю...
Глава 6, В которой Николай Львович приходит в ужас от поведения графа Толстого и глупости своих подчиненных.
На второй день работы министром внутренних дел Николая Львовича уже ожидали доклады троих подчинённых. Двое из них были в чинах и должны были отчитаться о подготовке выставки и о ходе расследования убийства Синюгина. Третий же, простой жандарм, похоже, неуютно ощущавший себя в министерском кабинете, был источником той переворачивающей сознание новости, которую поведал накануне Государь, и явился сообщить министру всё, что знал, без искажений, из первых рук.
— Павильоны обыскали на предмет взрывчатки или полостей, могущих служить для закладки оной, — рассказывал первый докладчик. — Всё чисто. Правда, выявили несколько подозрительных рабочих, которые сопротивлялись обследованию помещений. Не исключено, что это профсоюзники или сообщники нигилистов, так что за ними рекомендуется надзирать. Сама стройка павильонов подходит к концу, но отделочные работы несколько отстают от того, что предполагалось...
Ещё и отстают! Николай Львович шумно вздохнул. Никак профсоюзники саботируют стройку намеренно, чтобы посеять смуту! Нынче-то рабочий пошёл
— А что с экспонатами?
— Ожидаются — и в наилучшем ассортименте, за это не беспокойтесь! Бакинская нефть, вологодское масло, каслинское литьё, самарские трёхколёски, нижегородские автопеды, вагоны из Пермской губернии и всё как положено... Царь-Телеграф изготовлен и едет Великим Сибирским путём. Павильон «Мира Искусства» уже расписывают, в Павильоне Балета уже репетируют, костюмы сшиты. Сейчас верстаем черкесов, текинцев и самоедов в деревни аборигенов. Кстати, граф Толстой желает тоже выставляться...
— Это что ещё за глупости? — нахмурился Николай Львович, сразу сообразив, что речь идёт ни о ком ином из семьи Толстых, как о скандальном писателе, исторгнутом из Православной Церкви.
— Такое он желание изъявил-с, — сказал чиновник. — Говорят, что из протеста против выставок. Вы же знаете, Ваше Превосходительство: для Толстого паровые котлы всё равно что мельницы для Дон Кишота, ненавидит их сильнее, чем японцев... Помните, как в том году он на паровую сенокосилку-то ополчился?.. Осмелюсь доложить, впрочем, что, так как граф Толстой сейчас в Европе а-ля-мод, выставление его, например, в павильоне Агрономии, может быть весьма выгодным делом. Кстати, кубы украинского чернозёма для этого павильона...
— Ладно-ладно, — оборвал его министр. — А что с Олимпийскими играми? С ними-то уж в лужу мы не сядем?
— Никак нет! Круглый цирк для атлетов уже возведён, маршруты гонок для шоффэров и для велосипедистов разработаны, извольте видеть, вот, — чиновник положил на стол какие-то рисунки. — Только вот атлетов у нас нет. Это, конечно, не страшно, в принципе, французы с англичанами без нас посоревнуются... Но мне кажется, Ваше Превосходительство, что для империи это не авантажно. Не распространить ли по губернским дворянским собраниям приказ выставить хотя бы одного атлета с уезда?..
Николай Львович мысленно выругался: вот ведь манера пошла идиотская, людям на играх биться!.. Язычники, что ли?.. Будь его воля, он бы одним махом запретил это позорище. Но раз уж в Европе это модно и раз Государь желает тоже в этой моде поучаствовать... Придётся и в самом деле кидать клич по дворянам, чтоб спортс-мэн`ов подыскать — не доверять же такое серьёзное дело, как представление Отечества на всеплатнетных соревнованиях, простонародью! Ладно, и с того, чай, выйдет польза: удастся заткнуть рот интеллигентам, рассуждающим, по какому праву дворяне владеют лучшими землями, если уж полтора века, как не служат. Вот и послужат атлетами: не зря ведь говорят, что в новом веке вместо войн будет спорт. А если их в достатке не подыщется, Николай Львович ради Государя и сам выступит хоть в гребле, хоть в вождении трёхколёсок, хоть в забеге, хоть в вождении дирижаблей...
Ладно, всё это можно попозже обдумать. Что там с расследованием?
— Отыскали пятнадцать свидетелей, ехавших в поезде, и допросили, — начал второй докладчик.
— И что говорят?
— Один — что бомбу бросил мужик в крестьянской поддёвке, второй — что студент в фуражке, третий — что стриженая девица, четвертый — что дама в годах, — стал читать по бумажке чиновник.
— Что, все разное сказали?! — возмущённо перебил Николай Львович.
— Никак нет. Двое показали на мужчину средних лет в мундире путейца, двое — на еврея в ермолке, двое — на священника...