Всемирная выставка в Петербурге
Шрифт:
— Какого ещё священника?! — закричал министр.
— Не могу знать.
— Они издеваются?
— И этого не могу знать, вашпревосходительство... Ещё трое сказали про даму в турнюре.
— С чего вы вообще взяли, что это действительные свидетели?!
— Расспросили на ближних заводах, они объявились. Ещё объявление в несколько газет дали с просьбой прийти тем, кто видел.
— Очевидно же, что это не свидетели, а либо сумасшедшие, либо сообщники, которые хотят нас сбить со следа! Настоящих найдите!
— Так точно.
— А что говорит наш агент у энэмов?
—
— Вам известно, что этот агент бесполезен? — мрачно поинтересовался Николай Львович. — Вы сколько ему платите?
— Пятьсот рублей в месяц. Так точно, — ответил чиновник в обратном порядке.
— Рехнулись?! За половину этих денег можно завербовать гораздо более полезного информатора! Пройдитесь по студенческим кружкам, по поэтическим сходкам, по женским курсам! Поспрашивайте у фабричных, какие агитаторы к ним захаживают! Отправьте людей к земским и попытайтесь вывести их на откровенные разговоры! Вы обязаны найти выходы на террористов! Каждого второго из них как правило можно завербовать, если не за деньги, то за услуги! Умные жандармы за пару штанов переманивают нигилистов на свою сторону, остолопы!
Николай Львович разошёлся, принялся ругать чиновника, сказал, что провинциальная жандармерия в Саратовской губернии работает лучше, что заевшиеся столичные «охранители». В конце концов сказал то, о чём думал: им за месяц надо не просто раскрыть убийство Синюгина, а разогнать, обезглавить, по крайней мере, ослабить этих энэмов! Куда это видано, что бандиты, имя которых знает весь Петербург, взрывают направо и налево, а полиция бессильна пересажать их хотя бы наполовину! Чиновник кивал и со всем соглашался. В конце концов, Николай Львович разозлился настолько, что выгнал и его, и докладчика про выставку. Лишь после этого сообразил он, что жандарма с особым докладом действительно лучше послушать один на один...
— Так ты, значит, был на месте взрыва? — обратился к нему, несколько испуганному, министр.
— Точно так, Ваше Превосходительство.
— И что же ты услышал?
— Одна баба сказала, что сын её... ну... это самое...
— Стой! По порядку рассказывай.
— Слушаюсь. Значит, когда взорвалось, там одну бабу ранило, видно, фабричную. Другая подбежала к ней, молиться, причитать стала. А та ей говорит: «Мол, дура я, молчала, мол, так долго, как теперь как бы мне и не помереть со своим секретом». И дальше ей: «Миша — царевич!».
— Она пояснила?
— Так точно. Сказала, что когда Нечаев из Алексеевского равелина выскочил, да всю императорскую фамилию порешил, ейный муж самого маленького царевича выхватил из пожарища в суматохе, да и к себе взял. Говорит, сперва хотели царского дитятю возвратить, да привязались: своих не было.
— Речь идёт о Михаиле Александровиче, внуке Александра Второго? — спросил министр, вспоминая как во всех газетах двадцать лет назад писали, что во взрывах и пожаре, организованном
— Не могу знать, Ваше Превосходительство. Но должно быть, о нём. Он же маленький был в эту пору.
— Значит, раненая женщина была похитительницей великого князя, которая воспитала его как своего сына... А ты понял, кто была вторая?
— Вторая была молодая. Я так понял, что это какая-то её родственница, может быть, дочь... Хотя, если у неё не было своих детей, возможно, это жена похищенного царевича.
— Скажи, — министр задумался и перешёл на непривычный для себя задушевно-доверительный тон. — Ты правда веришь, что великий князь Михаил выжил?
— Та баба, она помирать собиралась, — ответил жандарм. — Уж не знаю, померла ли или нет. Но перед смертью, пожалуй, не стала б она сочинять-то...
— Но кто мог оказаться на месте и похитить ребёнка, кроме самого Нечаева и его сообщников? — спросил Николай Львович.
— Охрана Алексеевского равелина, — незамедлительно отозвался информатор.
— Разумно. Значит, надо поднять списки, кто в то время там работал... — ответил министр.
Он решил, что пошлёт за архивами незамедлительно, но внезапно замер и задумался. Потом заулыбался, отпустил жандарма и почувствовал, как настроение с каждой секундой становится лучше и лучше. Николаю Львовичу явилась замечательная идея, как решить все три проблемы одним махом: и выставку обезопасить, и энэмов наказать за из бесчинства, и снять все вопросы в истории с Михаилом...
Глава 7, В которой Варя перелезает через работниц и участвует в политических разговорах.
Варе везло. Во-первых, ни одна из травм, полученных при взрыве, не оказалась серьёзной: по крайней мере, так сказал фабричный доктор, на визит к которому ушло двадцать копеек и пять минут. Во-вторых, Миша поверил, что Ольга Саввишна и в самом деле не открывала Варе никаких секретов. В-третьих, юбку, постиранную вчера и провисевшую вместе с остальным бельём обитателей рабочей казармы в общей постирочной целые сутки, не украли. Она высохла и даже почти что не напиталась запахами устроенного неподалёку от ретирадного места. Юбку теперь можно было забрать и идти на боковую с лёгким сердцем.
До выключения электросвечей оставалось всего полчаса, и все сорок лежанок женского спального зала на втором этаже Симоновской казармы уже были заняты: её, Варино, место последнее ожидало свою постоялицу. Кое-кто уже спал, не обращая внимания ни на свет, ни на папиросный дым, ни на гомон соседей, ни на пару незнакомых мужиков, прилаживаюших к стене какую-то странную штуку, похожую на цветок колокольчика. Варя перешагнула через Прасковью, потом через Марью, протиснулась между Агафьей и Ксенией и почувствовала себя дома. Работница из ночной смены, которая спала на этой койке днём, аккуратно скатала свою рогожу, оставив место в почти полной чистоте — опять везение! Варя смахнула мышиный помёт, разложила мешки из-под хлопка, служившие ей постелью, уселась сверху.