Всемирные следопыты Хома и Суслик
Шрифт:
– Силен звон!
– пробасил Медведь.
– И ушам не верьте, - Хома разжал кулачок. В нем оказались спелые, твердые орешки. Они-то и звенели.
– Во!
– поразился лучший друг.
– Сам же вчера говорил, что ушам верить нельзя, - напомнил, смеясь, Хома.
– А чему же верить?
– упал духом Суслик.
– Вместо паровоза мальчишка бегает, вместо меда Медведь капусту ест, вместо головы орешки звенят. Сплошная путаница!
– Нюху тоже нельзя доверять, - прогудел Медведь.
– Я знавал хорька, который в жилетке из куриных
– Ничему верить нельзя, - вконец ошалел Суслик.
– Ни тонкому слуху, ни зоркому зрению, ни сильному нюху...
– Верить можно только своей умной голове, - мудро сказал Хома.
– И моей, - скромно добавил Медведь.
– А моей?
– жалобно прошептал Суслик.
Они промолчали.
А ведь и правда: голова - всему Голова. И зрению, и слуху, и нюху.
Все на ней держится. Не только глаза, уши и нос.
Как Хома главное слово подсказал
Прибежал Хома к ручью. Окунулся пару раз. В их местах это называется "искупнуться". Искупаться - другое дело. Может, и долгое. А "искупнуться" раз, два, и готово!
Тут и дождик заморосил. Он был такой мелкий, что казалось: над самым ручьем прыскают, мельтешат бесчисленные комарики.
Вдруг на том берегу Хорек появился. Любитель кур. Давненько его не было видно. Даже слух прошел, что его как-то в курятнике заловили. В капкан, мол, попал. Да, видать, капкан на него еще не изготовили.
– Ты домой?
– спросил Хорек Хому.
– А куда же?
– ответил Хома. Они, конечно, ни друзьями, ни приятелями не были. И потому не здоровались.
– Ты уходишь, а Хорек остается, - капризно сказал Хорек. Он всегда говорил о себе как о постороннем.
– Дождь сейчас всерьез зарядит!
– передернул плечами Хома.
– Вот-вот, ты домой, а Хорек будет здесь мокнуть.
– У тебя же шубка - водонепроницаемая, - с усмешкой заметил Хома.
– Ты-то уходишь, а Хорек должен свою шубку под дождем портить, - снова заныл Хорек.
– Единственную.
– Чего ты хочешь? Не пойму.
– Поговорить охота. Давно не виделись. Хорек давно ни с кем не виделся, - вздохнул Хорек.
– А получше погоду не мог выбрать?
– Погоду не выбирают. Погода сама нас выбирает, - умно определил Хорек.
– Ладно, говори. Да побыстрей.
– и Хома голову от дождя лопушком прикрыл.
– А о чем?
– спросил Хорек.
– Ты же поговорить хотел, а не я.
– Вот так сразу Хорек не может, - обиделся Хорек.
– Ты меня расспроси: где был, что видел, что со мною случилось.
– Где был? Что видел? Что случилось?
– нетерпеливо спросил Хома.
– Слишком много вопросов, - покачал головою Хорек.
– С ходу на них Хорек не ответит.
– Да брось ты!
– рассердился Хома.
– Коротко можно ответить. Ты одно, самое главное, слово скажи.
– Какое?
– заинтересовался Хорек.
– Хорек такое слово не знает.
– Нет, знаешь.
– Не знает Хорек!
–
– Знает!
– Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! взмолился любопытный Хорек.
Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.
– Сказать?
– набивал себе цену Хома.
– Скажи! Скажи Хорьку!
– Про все: где был, что видел, что случилось, -можно ответить просто. Легко!
– Как? Как?
– Живой!
– сказал Хома. Легко и просто.
– Ве-е-рно...
– изумился Хорек.
– Именно это я и хотел тебе сказать. Живой!
– воскликнул он.
И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.
– До чего же точно, - бормотал он.
– Изумительно.
И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:
– Привет! Как дела, пропащий?
– Живой!
– гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: - Хорек живой.
И впрямь до чего же точное слово! Главное!
Как Хома и его друзья Орлика вспоминали
Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.
Звали его - Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина Ёж от древнего Ворона слышал.
Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!
– А как со злом бороться?
– спрашивали у него.
– Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, - чистым голосом отвечал Орлик.
– И тогда для недоброго и места не останется. Злое -- не
главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей... И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..
По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки - сочувственно. Волк и Лиса - насмешливо. А Коршун - раздраженно.
Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.
Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..
Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.
Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.
– Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!
Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.
А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..
Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.