Всемирный следопыт, 1930 № 04
Шрифт:
— Какую вещь? — удивился Тумоуль.
Хатрапчо испытующе посмотрел ему в глаза.
— Ты не забыл лисицу, которую добыл для хозяина прошлой зимой?
— Католи? — спросил Тумоуль.
— Ее самую.
— Ну, и что же? Я не понимаю, к чему ты это говоришь.
— К тому, — вмещался в разговор Мукдыкан, — это лисица была у меня в чуме, а теперь ее нет…
Все впились в лицо Тумоуля.
— Шкурку католи я также видел у тебя в чуме, а куда ты ее задевал потом, я не знаю. Поищи хорошенько, — сказал он и хотел было уйти, но Хатрапчо
— Подожди, — подскочил он. — Так ты не знаешь, где шкурка?
— Не знаю, я уже сказал.
— А может быть ты забыл? Вспомнишь?
Задав этот вопрос, Хатрапчо посмотрел куда-то в сторону. Проследив его взгляд, Тумоуль уперся глазами в свой мешок. Это его рассмешило.
— Ты смотришь на мой мешок так, как будто католи сидит там, — сказал он. — Если хочешь, можешь посмотреть.
— Это ты хорошо сказал, — обрадовался вдруг тот. — Раз такое дело, то лучше действовать начистоту. Давай посмотрим твой мешок, чтобы хозяин не сказал про тебя ничего дурного.
Улыбка сбежала с лица Тумоуля. Говоря о мешке, он вовсе не думал, что дело так серьезно. Как, его подозревают в краже шкурки католи? При этой мысли кровь бросилась ему в лицо, а руки сжимались в кулаки. Но он тотчас же овладел собой. Пусть смотрят, ведь в мешке ничего нет, кроме тряпья.
— Если найдете католи, так держите ее покрепче за хвост, а то убежит, — сказал он, подтолкнув ногой мешок.
Все придвинулись к мешку, и только Мукдыкан остался на месте, у него был такой вид, будто это ничуть его не касалось.
Хатрапчо развязал мешок. Сверху лежал сверток старых рубах. Потом вынули поношенные бакари, рваную парку, затем сокуй и наконец мешочек с огнестрельными припасами. Внизу оставалась лишь старая кухлянка. Тумоулю показалось, что она стала что-то очень толстая. И вдруг его глаза широко раскрылись. Из-под полы кухлянки, когда ее стали выталкивать из мешка, выпирало что-то пушистое, отливавшее черным серебром. Уж не видит ли он это во сне? Из кухлянки вытряхнули шкурку католи…
Из кухлянки вытряхнули шкурку католи…
Не спуская глаз с неожиданной находки, Тумоль стоял, как пораженный громом. Все молчали. Слышался только топот проходивших мимо оленей.
Первым обрел дар слова Хатрапчо.
— Да, — заговорил он. — Если бы мы не ухватили сейчас за хвост католи, то мы больше никогда бы ее не поймали… Этого, парень, я от тебя не ожидал…
— Я тебе говорил, на что он способен, — не скрывая злорадства, сказал Мукдыкан. — Сейчас он украл шкурку, а потом украдет у меня дочь…
Эти слова хлестнули Тумоуля, как удар бича.
— Врешь,
— Не кричи, парень, — строго сказал Хатрапчо, делая какие-то знаки пастухам. — Брал ли ты шкурку или не брал — это ты расскажешь на суде, а теперь ты пойдешь с нами…
Тумоуль готов был отшвырнуть этого человека, а затем наброситься на Мукдыкана, но в следующее мгновение он отказался от своего намерения. Ведь это просто какое-то недоразумение, если же он будет сейчас сопротивляться, то даст повод подозревать себя в краже.
— Хорошо, — сказал он, — я пойду с вами. Пойду потому, что шкурку я в самом деле в свой мешок не клал…
X. С колодками на ногах
Сколько прошло дней? Пять, десять, а может быть и больше. Иногда ему казалось, что это продолжается целую вечность.
Становище Мукдыкана, заплаканное лицо Гольдырек, путешествие к Хатрапчо и наконец громкий стук пальмы о сырое дерево. Хатрапчо славился своим искусством владеть пальмой. Срубив лиственницу, он сделал из нее тяжелые колодки. Колодки надели на ноги Тумоулю и оставили его в кустах около становища дожидаться суда.
Суд состоялся на следующий день. Тумоуль до последнего момента не терял надежды, что его невиновность будет установлена. Но что он мог сказать против очевидности? Каким образом шкурка католи оказалась в его мешке после того как он навсегда покинул становище своего хозяина? Мукдыкан очень хорошо сказал, что если бы католи была живая, то еще можно было бы объяснить ее появление в мешке — она могла бы залезть туда сама. Но так как это была только шкурка, то сама она в мешке очутиться не могла, следовательно ее кто-нибудь туда положил. И кроме Тумоуля, сделать это было некому.
— Он знал, что делает, потому что шкурку католи очень любят люче — за нее они дают много товара…
Так сказал Мукдыкан, и с этим все согласились. Да, кроме Тумоуля взять шкурку было некому. Тумоуль захотел сразу разбогатеть, обокрав своего хозяина. За это его надо наказать так, как велит лесной обычай: отхлестать по голой спине колючими прутьями, потом провести по окрестным становищам, чтобы все запомнили лицо вора, и наконец снова надеть на ноги колодки и бросить в тайге — пусть подумает хорошенько о своем проступке…
И вот Тумоуль лежит в темном лесу, слушает, как шумит ветер в вершинах лиственниц, и в сотый раз задает себе вопрос о том, каким образом шкурка очутилась в его мешке. Точною ответа пока еще не было, потому что, зная хорошо тайгу, Тумоуль в то же время очень мало знал людей. Он был рожден для борьбы со стихиями, а не с человеком. Правда, восстанавливая в памяти происшедшее, его мысль все чаше и чаще упиралась в его бывшего хозяина… Но неужели человек способен на такую подлость? Это не укладывалось в его наивной голове. Между тем никакого другого объяснения он найти не мог.