Всемирный следопыт, 1930 № 10-11
Шрифт:
С мыса Северного я вылетел 4 мартами в тот же день к вечеру прилетел в Теллор. Расписываясь в книге прибывающих в гостиницу, я поставил 4 марта. Мистер Варрен вежливо предупредил меня, что я ошибся и что сегодня 3-е. Я настаивал на своем числе. Он не уступал. Дело в том, что, вылетев 4 марта, я прилетел в Америку 3-го, и даже теперь я не знаю, какого же числа в 14 часов 20 минут я пролетел границу обоих государств и границу, где зарождается новое число месяца.
Следующий день мы провели за осмотром Теллора, городской радиостанции и магазинов. Интересна работа радиостанции.
Когда мы пришли, радист надел наушники, повертел рычаги, постукал ключом, и через три минуты сообщил, что везде по пути — в Коме,
5 марта мы вылетели с Ионгом из Теллора через Коми и Кулато в Руби на Юкон.
Был ветреный, хмурый день, в воздухе болтало, но мы теперь знали, что впереди чистое небо и улучшение погоды, на Аляску находил антициклон. В поле сесть не представилось возможным, аэродром был весь в застругах. Любезность американцев, укатывавших аэродром тракторами, пропала даром: сделав несколько приветственных виражей над городом, я взял курс строго на восток, перелетел залив Нортон-бой и стал переваливать через водораздельный хребет между-морем и Юконом.
Местность была заселена только в районе городу Ноом, богатейшем золотоносном районе, а дальше снова пошло безлюдье, и только за Нортон-боем зачернела пятнами тайга, все гуще и чернее, а за горами у Кулато по тайге поползла широкая белая лента. Эго и был замерзший Юкон. Самолет «ССС—177» летел над богатейшим золотым Алданом, над «золотым запасом» Аляски, над Юконом.
Наконец-то подо мной мечта моей юности, литературная родина Джэка Лондона.
По Юкону тянется узкая дорожка для собачьих нарт, на берегу стоит красные здания телеграфа, начинают попадаться селения и прииски. Вот на левом высоком берегу конечный пункт нашего сегодняшнего полета — Руби На ровном без тороса льду, покрытом снегом, наставлены елочки, ограничивающие аэродром. Самолет мягко плюхается в пушистый снег, подруливает к берегу и останавливается. Рид, Хьюс, Гильом, как будто служащие в одном авиационном обществе, помогают нам заправлять машину бензином. Фарих подвертывает помпу. «Леди» Руби лезут на крыло в своих красивых индейских мокасинах, усаживают в средину «командора Слипнева», и снова все снимаются (американцы любят сниматься).
Затем после обеда в доме мистера Рида вокруг нас собрались все жители местечка, и можно было окунуться в настоящего Джэка Лондона, так как все разговоры вертелись около темы, сколько унций золота дают сто футов породы. Было несколько лиц, говорящих по-русски, потомков старых русских аляскинцев… Пришло несколько настоящих северо американских индейцев. Они, к нашему удивлению, были в костюмах и галстуках и тоже разговаривали про золото. Все интересовались русским аэропланом, удивлялись, что он у нас есть, выявили очень и очень отдаленное представление о нашей стране и спросили, мой ли это аэроплан или я только на нем работаю пилотом. Я через переводчика кое-как об’яснил структуру о-ва Добролет, все удовлетворились и согласились, что это хороший аэроплан… частного акционерного о-ва. Одним словом, мой переводчик меня не совсем понял!
Вечером пришла телеграмма из Фербенкса. Наш прилет ожидают к трем часам дня.
Телеграф уже разнес по всему Юкону весть, что летчики Эйельсон и Борланд совершают свой последний путь и летит серебряная машина из далекой страны, из «Сиберии». И когда низко над Юконом, на высоте не более ста метров, несутся три самолета, жители запрокидывают головы, с любопытством рассматривая непонятные им знаки на крыльях «Юнкерса».
Наконец самолеты снижаются, я уступаю право сесть первым летчику Эйельсону. Самолет Ионга, самолет Гильома, мой самолет на аэродроме, крик толпы и — приспущенные флаги на зданиях. Директор «Аляска-Эйрвейс» распоряжается закреплением самолетов, кто-то на русском языке
Я помню, как на траурном ужине типичный американский голос, немолодой и уверенный, с металлической ноткой, в которой чувствовалась большая власть больших денег, сказал:
— Сэр… я не знаю вашей страны… я приеду ее посмотреть… я прошу, чтобы на гроб моего сына вместе с канадским и американским флагом был возложен и ваш флаг.
Этот флаг, откровенно говоря, принес мне много хлопот. Во-первых, флаг на нашем самолете был очень грязный и старый. Пришлось заказать новый. А во-вторых… выплыл вопрос дипломатический. Возлагать флаг или нет? Запросил по телеграфу свое начальство.
На панихиде сижу в первом ряду с отцом и вдовой. Флаг в кармане. На гробах лежат американский и английский флаги. Панихида подходит к концу. Подходит распорядитель церемонии и очень тонко и вежливо осведомляется, когда я буду возлагать флаг? Хватаюсь за последнюю соломинку и объясняю, что по нашим законам нельзя возлагать флага в церкви. Все удовлетворены и извиняются. Оба гроба переносят в клуб. Телеграммы мне нет, решаюсь возложить флаг. Подходим с Фарихом к гробам, возлагаю флаг на оба гроба, и… воинский караул отдает салют советскому флагу.
Положение спасено. Все довольны.
В Фербенксе мы пробыли несколько дней и затем всей экспедицией, погрузив покойных в вагон, отправились в путь по Аляске, в город Сьюару, где пересели на пароход. Затем, отдав последний долг Эйельсону и Борланду в Сеатле, мы там же погрузили свой самолет на советский пароход и через Калифорнию стали возвращаться домой.
Гибель Эйельсона и Борланда и нашего летчика — полярника Кальвица с Леонгардом, три замерзших судна показывают, что наш восточно-сибирский север еще не сдается, не покорен, что нужны базы, аэропланы, местами аэросани, рации, нужны люди — энтузиасты-полярники, чтобы завоевать Север и помочь выбраться из состояния каменного века чукчам.
КАК ЭТО БЫЛО
Рассказ Л. Алексеева
10 июля 1929 года китайские власти захватили телеграф Китайско-Восточной железной дороги, закрыли все конторы советских учреждений на территории дороги, сместили и выслали в СССР советского управляющего дорогой и всех ответственных советских работников. За этим последовали разгром профсоюзов и аресты советских граждан.
На границах СССР китайские власти сосредоточили большие военные силы и белогвардейские русские отряды. Начались дерзкие налеты на пограничные советские пункты, грабежи деревень и убийства мирных жителей.
Захват дороги, построенной в свое время на средства русских рабочих и крестьян и находящейся в совместном русско-китайском управлении, нарушил договоры, заключенные по этому вопросу между правительством СССР и китайскими властями.
Все попытки мирно уладить конфликт не приводили к положительным результатам. За спиной китайской военщины стоял международный империализм.