Всему свое время
Шрифт:
Фила этот монолог явно чем-то задел, и он проигнорировал просьбу заняться сортировкой и переноской грузов. Бет, чувствуя нарастающую в нем агрессивность, дружелюбно положила руку на его плечо, но он в неистовом бешенстве сбросил ее руку и обратился к Джошуа:
— Хантер! Как вы думаете, когда эта чертова гора начнет извергаться?
— В соответствии с моими расчетами, — миролюбиво ответил Джошуа, — сегодня этого случиться никак не может. Знаете, Фил, вообще эти выбросы пепла и газа — хороший признак. Они снижают давление, как сдвинутая на кастрюле крышка. Представьте, что вы наглухо закрепили крышку и пар
— Хантер! Я хочу знать правду. Что вы мне тут плетете про кастрюльки? Лучше скажите, каковы наши шансы? И нечего уговаривать меня и успокаивать. Я не ребенок, я в этом не нуждаюсь. И не о себе, кстати, забочусь. Но с нами больные и женщины.
Фил схватил запястье Джошуа и так сжал его, что у него самого побелели костяшки пальцев.
— Но я же все сказал, — спокойно заговорил геолог. — Я правду сказал и повторю еще раз: пока беспокоиться не о чем. Все идет по плану. Сейчас вызову вертушку, и мы отбудем из этих благословенных, Богом проклятых мест. Чего вы так расшумелись? Позвольте мне удалиться и связаться с Ванкувером, иначе мы тут до вечера будем с вами судачить. А Роджер должен прилететь часов в девять, не позже.
И он сбросил окостеневшие пальцы Фила со своей руки.
— Хорошо! Идите, но скорее, скорее вызывайте своего Роджера.
— Ну вот, так-то лучше. Теперь ступайте и помогите Дане. А вы, Бет, надеюсь, сварганите нам какой-никакой еды? Но сначала маски, а уж потом все остальное, и еда, и работа. И не жалейте марли!
Договорив, Джошуа удалился вызывать Ванкувер, а закончив переговоры с Роджером, вернулся и помог Филу перетащить наиболее тяжелые грузы. После чего, оставив нервного блондина возиться с багажом помельче, направился к Бет, помочь ей с завтраком.
— Роджер прилетит в девять тридцать. Грозовой фронт уже близко, так что засиживаться здесь не приходится, погрузимся — и вперед, — говорил он, наполняя тарелки горячей едой. Затем, повернувшись к лагерю, крикнул: — Эй, люди! Прошу к столу! Кушать подано!
Бет уже заканчивала готовить кофе, когда из большой палатки появилась ее начальница.
— Эй, Грейс! Как там наш Стью? Все в порядке?
— Да он лучше прежнего, Бет, просто не верится. Насмешил тут меня, вдруг вспомнил, что ему не двадцать пять, а на пару лет больше. Я говорю, а что было бы, если бы было двадцать пять? Страсть подумать! Ну что, выберемся мы отсюда когда-нибудь или нет?
Глаза Грейс были усталыми, но сияли счастьем, таким счастьем, какого Бет никогда прежде не видела в глазах подруги.
— Вот сейчас подкрепимся и полетим, — весело отозвалась Бет. — Сколько, в самом деле, можно торчать на этой прохудившейся горке?
— Ну ладно, дайте мне наши порции, я покормлю Стюарта там, нечего ему глотать еду с пеплом. Это на пользу не пойдет.
И Грейс, забрав тарелки с кушаньем, возвратилась в палатку.
Бет, глядя ей вслед, увидела Дану, страстно в чем-то убеждавшую Фила. Она даже, помогая словам, дергала его за рукав, но тот качал головой, судя по всему, отказываясь присоединиться к обществу, приглашенному к трапезе. В какой-то момент упрямец взглянул в сторону кухни-столовой и заметил, что Бет смотрит на него. Это сразу изменило его поведение, он взял Дану под руку и двинулся к
За столом Фил ничего не ел, выпил только пару чашек кофе.
— До ланча может оказаться далеко, Фил, — пыталась уговорить его Дана. — Ну, хотя бы один тост или бисквит…
— Но я совсем не голоден, дорогая.
Когда Фил допил кофе и удалился, Дана прошептала:
— Бет, скажите хоть вы ему. Я беспокоюсь о его состоянии. Но меня он и слушать не хочет!
Господи, но она-то что может? И все же Бет тепло улыбнулась Дане и, подойдя к Филу, непринужденно заговорила с ним:
— Ох, какое счастье будет выбраться наконец отсюда! Первым делом — горячий душ, а то я уже обчесалась от этого пепла…
Фил ухмыльнулся, но ее будущего счастья не разделил. Его болезненно-напряженный взгляд то и дело обращался к кратеру вулкана, покрытому теперь темными облаками, медленно сползающими вниз вместе с пеплом и ядовитыми испарениями.
— Интересно, какая погода в Ванкувере? — снова заговорила Бет. — Фил, послушай, я понимаю, сейчас не самый подходящий момент, но искренне хотела бы тебе посоветовать…
— Черт побери! Бет, оставь это! — взорвался он. — Я не намерен пополнить собою твою коллекцию бывших дружков. И не жди от меня в дальнейшем дружелюбно приветливых телефонных звонков.
В отдалении маячили Дана и Джошуа, оба озабоченно поглядывали в их сторону.
— Мы с тобой выяснили отношения, так что успокойся и не суетись. — Раздражение Фила все нарастало. — Иди себе к своему Хантеру, может быть, он как раз то, что тебе надо. А человек, который любит тебя как сумасшедший, он без надобности… Может, тебя больше бодрят мужики, которые сегодня берут бабу, а завтра бросают… Да он сломает тебя, как куклу… Ох, черт!.. Отойди ты от меня. Не хочу я никаких этих разговоров.
И вдруг лицо Фила исказила неистовая злоба, и он угрожающе надвинулся на Бет с явным намерением ударить. От неожиданности, ибо он никогда раньше ее и пальцем не тронул, Бет отпрянула назад и чуть было не потеряла равновесия, чудом удержавшись на ногах.
Джошуа уже готов был броситься на ее защиту, но увидел, что Прайс сумел сдержаться и отвернулся от девушки, занявшись разборкой палатки Даны.
Обида и гордость взяли верх над чувством вины, и Бет, резко повернувшись, бросилась к столовой убирать после завтрака. Дана и Джошуа безмолвно проводили ее взглядами, но Бет успела заметить, что на лице Даны промелькнуло нечто вроде ехидной улыбки. Джошуа сохранял полное спокойствие, ничем не выражая своего отношения к безобразной сцене, разве что поза его все еще была напряженной.
Примерно через час все было упаковано и сложено у посадочной площадки. Все, кроме Грейс и Стюарта, уселись тут же, облачившись в дождевики, хоть как-то защищающие от вездесущего пепла.
Трясти стало вдвое сильнее, и все напряженно ждали половины десятого. Джошуа отправился в палатку, чтобы сменить отцу влажную повязку, и был весьма обеспокоен тем, что дыхание Стюарта Хантера стало более хриплым и тяжелым.
Но вот уже девять тридцать, а никаких признаков подлетающего вертолета… В группе царило тягостное молчание.