Всеобщая история стран и народов мира
Шрифт:
Но на первых порах идея царства Александра держалась прочно, и прежде всего в этом должны были убедиться греки. Недаром Фокион сказал, когда получил известие о смерти Филиппа: «Сила, победившая нас при Херонее, уменьшилась только одним человеком». Точно так же и теперь – монарх скончался, а его монархия стояла твердо. Но в Афинах вообразили, что теперь настало время вновь возвратить себе прежнюю свободу, и Демосфен, незадолго до того принесенный в жертву политической необходимости, возвратился из своего изгнания в Афины. Афинский военачальник Леосфен успел еще заблаговременно собрать около 8 тысяч воинов из тех наемников, которые на основании приказа Александра сатрапам были оставлены без хлеба и слонялись без дела в спартанских владениях близ мыса Тенар. К этому наемному войску примкнули этолийцы, фессалийцы и др., и образовалась коалиция, с которой царский наместник в Македонии Антипатр не решился вступить в битву ввиду численного превосходства ее сил и заперся в крепости Ламии. Война, из-за этой крепости получившая название Ламийской, затянулась, но вскоре на подмогу из Азии явилось войско ветеранов под началом Кратера, и в то время как значительная часть греческого
Немудрено предположить, что согласие недолго продержится между полководцами Александра, взаимная зависть которых и при его жизни сдерживалась только мощной волей царя. А после его кончины, когда они получили возможность выражать и проявлять свои чувства, дело очень скоро дошло до вооруженного столкновения между ними. Провинции царства были поделены между знатнейшими из полководцев, причем Македония и Греция достались Антипатру и Кратеру, Египет и Ливия – Птолемею, Памфилия, Ликия, Великая Фригия – Антигону, Фракия и Вифиния – Лисимаху. Но этот раздел, конечно, не удовлетворил никого из этих деятелей, т. к. все они были обыкновенными честолюбцами, и это их честолюбие тотчас побудило Антипатра, Антигона и Птолемея заключить между собой союз против Пердикки, которого они считали равным себе, а между тем он задумал ими повелевать. Азиатский наместник Пердикка выступил с войском против правителя Египта, Птолемея, сына Лага, и против Антигона, между тем как сторонник Пердикки грек Эвмен Кардийский обратился против Кратера и Неоптолема, сатрапа Армении. Эвмен одержал победу, но когда известие об этом громком успехе достигло берегов Нила, куда Пердикка уже успел передвинуться, катастрофа уже совершилась: известие о победе не застало Пердикку в живых, он был умерщвлен. Но единство царства еще признавалось всеми, и Антипатр – старейший и именитейший из полководцев Александра (диадохов) – заменил Пердикку в качестве наместника царства от имени царей Филиппа и Александра. В Трипарадисе в Верхней Сирии был проведен новый, второй раздел провинций (321 г. до н. э.).
В 318 г. до н. э., когда Антипатр умер, поднялись новые волнения. По его завещанию регентство над государством было передано Полисперхонту, одному из старейших полководцев Александра, уроженцу Эпира, а сыну Антипатра Кассандру отводилась второстепенная роль. Полисперхонт, мать Александра Великого Олимпиада, которая только теперь добилась желанной роли, и Эвмен объединились в союз против Кассандра. В этой борьбе единство царства все более и более отодвигалось на задний план, и уже в этом втором периоде войны за наследие Александра сходят со сцены некоторые из тех лиц, в некотором роде имевшие право заявить свои претензии на престол, а именно: Арридей, брат Александра, и Олимпиада. И тот, и другая кончили насильственной смертью. Характерным по отношению к тому времени был конец Олимпиады, на голову которой пало ею же совершенное преступление. После того, как она долго отсиживалась в Пидне, она попала в руки Кассандра. На нее подали жалобу войску – высшему народному судилищу по древнемакедонскому обычаю, и войско приговорило ее к смерти. Но исполнение приговора встретило затруднения, т. к. из 200 человек, избранных в войске для этой цели, ни один не решился поднять руку на мать своего обожаемого царя-героя. Нашлись, однако, люди, которые охотно взялись за исполнение приговора: родственники тех, кто год тому назад были казнены по приказанию Олимпиады. В том же 316 г. до н. э. пал и умный, изворотливый Эвмен Кардийский, доверенный секретарь Александра, который дольше всех стремился к поддержанию целостности и единства царства. В то время, как он задумал еще раз попытать счастья и собрал большие силы против Антигона, правителя Великой Фригии и Ликии (который уже решил распространить свою власть на всю Азию), македонское войско, ненавидевшее Эвмена как грека, выдало его врагам. Тогда уже открылся полный простор для борьбы честолюбцев, которые смело могли снять личины. О подъеме какой бы то ни было нации, о какой бы то ни было идее не было уже и речи, мир принадлежал хитрому и храброму, и даже последняя тень высшего вида честолюбия – желание обладать всем нераздельным царством Александра – постепенно исчезло. Честолюбие этих воинов-выскочек уже удовлетворялось возможно большим куском добычи.
Высшее положение между диадохами принадлежало в это время Антигону, стремившемуся приобрести то значение, которым пользовались до него Пердикка и Антипатр. Его многолетний военный опыт (он был уже стар) дополнялся гениальной смелостью и изобретательным умом его сына Деметрия. Против него, естественно, образовалась коалиция из остальных полководцев – Кассандра, Лисимаха, Птолемея и Селевка, и эта борьба составляет третий акт неутешительной драмы (315–301 гг. до н. э.). Душой этой коалиции был умный Птолемей, по титулу правитель, а на самом деле уже несомненный победитель Египта, раньше всех постигнувший неизбежную судьбу царства Александра, которое не могло сохраниться в целости и должно было распасться на известное число независимых государств.
Правителя Вавилонии Селевка Антигон вооружил против себя, потребовав от него отчета по управлению. Селевк резко ответил ему, что не намерен давать отчета по управлению страной, которую ему дали македоняне за его службу при царе Александре. С ним соединились и Кассандр,
Постепенно установился новый порядок. 20 лет спустя после смерти Александра его монархия распалась на три больших царства и на несколько меньших владений. Тремя большими царствами были Египет под властью династии Птолемеев, Азия (от Геллеспонта до Инда) под властью Селевка Никатора и его наследников, Селевкидов; и Македония под властью Антигона Гоната, внука Антигона (с 278 г. до н. э.) и его наследников. Вскоре становится известно о дальнейшей судьбе этого третьего царства, т. к. она оказалась тесно связанной с историей Запада и Рима, который был его центром. Наиболее цветущим из этих трех царств был Египет, для которого первый Птолемей оказался самым подходящим правителем. Династия Птолемеев сроднилась с народом и со всей страной, которая больше, чем все другие, была способна удовлетворять всем потребностям.
Резиденция Птолемеев – этот первый из городов, заложенных Александром, придала и всему тому веку прославленное имя «Александрийского». Замечательно умно и ловко сумели первые цари из династии греческих фараонов (31-й по местному египетскому счету) – Птолемей I Сотер, Птолемей Филадельф и Птолемей Эвергет – слить воедино давно уже укоренившийся греческий элемент с элементом туземным. Путем торговли за счет своего господствующего положения в восточной части Средиземного моря, Египет достиг необычайного богатства, и здесь, в Александрии, среди полного мира и безопасности, каких нигде не было в окрестных странах, наука свила себе гнездо, стала собирать и разрабатывать сокровища греческого ума и, по крайней мере, сохранила хотя бы немногое из того, что некогда представлялось великому завоевателю конечной целью его жизни.
Рядом с тремя большими царствами остается еще только припомнить в Азии небольшие государства: Армения, Каппадокия, Понтийское царство, Вифиния. Между всеми этими владениями греческие владения были не более чем игрушкой, зависевшей от прихоти более крупных и могущественных государств. Никто не хотел их уступить и все желали овладеть этими издревле прославленными городами, местностями и островами, утратившими всякое политическое значение, тогда как с другой стороны самим грекам, их образованию и способностям всюду открывалось обширнейшее поприще. Дух греческой, эллинской или, как ее правильнее называют вследствие различных примесей, эллинистической цивилизации стал господствующим на всех побережьях Средиземного моря и распространился отсюда вширь и вдаль; но этот дух совершенно утратил ту творческую силу, которая некогда вызывала к жизни государства на родной почве Греции, и те блистательные царства, которые произошли из Александровой монархии, должны были пасть перед Римом, более односторонне, но зато и более прочно развившимся из твердой национальной основы. А Рим именно теперь впервые вступал в непосредственное политическое соприкосновение с эллинским миром.
Римское правительство вскоре после окончания последней Самнитской войны вошло в пререкания с могущественнейшим из нижнеиталийских греческих городов богатым торгово-промышленным городом Тарентом или Тарантом, как он назывался среди коренного населения, состоявшего из пелопоннесских дорийцев.
Эллинское гордое сознание свободы и стремление к независимости, воодушевлявшее все эти колонии, преобладало и здесь; так же, как и везде, между греческими городами здесь не существовало никакой прочной политической связи. Внутреннее устройство в Таренте носило чисто демократический характер. Успехи римского могущества в борьбе против италийских народов возбуждали опасения тарентинцев, но они все же не решились оказать непосредственную и сильную поддержку самнитам, которые могли положить конец этим успехам. Так же равнодушно отнеслись они и к другой, более близкой задаче: не оказали помощи и соседнему городу Фуриям против нападений со стороны луканцев. Трудно даже определить почему. Действовала ли в данном случае близорукая племенная или даже торгашеская зависть против соседской ионийской колонии, или просто распущенность, т. к. древнеэллинская энергия была усыплена в тарентинцах богатством и удобствами жизни. И вот г. Фурии обратился к тому же средству спасения, к которому некогда прибегла Капуя: он отдался под покровительство Рима. Это, конечно, должно было дурно настроить тарентинцев по отношению к Риму, и в 282 г. до н. э. это настроение, по совершенно случайному поводу, привело к такому насилию, которое должно было немедленно вызвать войну.
Римская эскадра, состоявшая из нескольких военных кораблей, на обратном пути из Адриатического моря направилась к тарентской гавани, по-видимому, случайно вынужденная или побуждаемая временно в этой гавани остановиться.
Один вид римских кораблей уже раздражил население и вызвал с его стороны подозрение, а т. к. городское управление было построено на весьма либеральной демократической основе, то никто и не думал сдерживать свои чувства. Граждане тотчас собрались по греческому обычаю в театр, и ораторам-демагогам немудрено было внушить толпе, что римские корабли пришли недаром, и что сверх того явно нарушенным оказывается старинный договор, по которому «варвары» обязались не заплывать в тарентских водах далее мыса Лациний. Разгоряченный этими речами народ бросился в гавань и без всяких дальнейших переговоров и предупреждения вступил в бой с римскими судами, из которых очень немногим, и притом лишенным своего вождя, убитого во время схватки, удалось уйти в открытое море и тем спастись от гибели.