Всеобщая история стран и народов мира
Шрифт:
До сих пор еще весьма распространенное мнение приписывает римскому народу и его вождям какую-то ненасытную алчность к завоеваниям. При более точном исследовании фактов это воззрение по отношению ко всему дальнейшему периоду великих внешних войн Рима оказывается неосновательным, а по отношению к первому столкновению с эллинским миром (столь важному по своим последствиям) даже совершенно невероятным. Но прежде чем доказать это, необходимо остановиться на мгновение для обзора последних событий внутренней жизни Рима.
Полное и окончательное приравнивание прав патрициев и плебеев произошло именно во время большой среднеиталийской войны. По закону Публилия Филона, проведенному в 339 г. до н. э., было решено, чтобы плебисциты, т. е. решения общин, были одинаково обязательны для «всех квиритов» – для всего народа. По другому закону того же Публилия, всякие постановления центуриатных комиций (например, выборы должностных лиц) не могли быть кассированы патрицианским veto, прежде чем вопрос о том или другом предложении будет решен в комициях. По третьему закону в это же время было положено, чтобы один из двух в пятилетний период выбираемых цензоров непременно был плебеем. Долгая и тяжелая италийская война,
После покорения Этрурии и всех соплеменных Риму народов власть римского государства распространилась на всю Среднюю Италию, и в Риме были озабочены тем, чтобы обеспечить за собой это господство – плод долгой и тяжелой борьбы. Уже во время войны была дополнена система колоний или укреплений: в 314 г. до н. э. была основана Луцерия в Апулии, в 313 г. до н. э. – Суесса, Понтии; в 303 г. до н. э. – Карсеолы; в 299 г. до н. э. на границе Умбрии Нарния; десять лет спустя, в 289 г. до н. э. – Сена Галльская, Каструм и Адрия у Адриатического моря, где незадолго до этого (291 г. до н. э.) был основан очень важный и крепкий пункт Венусия, далее всех продвинутый в южном направлении. В то же время все еще продолжались войны с галлами, которые в 285 г. до н. э. в союзе с некоторыми этрусскими городами, еще сохранявшими свою независимость, собрались отомстить римлянам за свое поражение при Сентине. И действительно, в 284 г. до н. э. они при Арреции нанесли римскому войску страшное поражение, вследствие которого война на севере опять разгорелась. Только в следующем году (283 г. до н. э.) римлянам удалось одолеть оба галльских племени, сенонов и бойев, и бывших с ними в союзе этрусков.
Что же касается отношения Рима к греческому миру, то они до этого времени были дружественными. Эллинская образованность и утонченность нравов стали в это время более и более проникать в Рим. Тем более неприятно было римлянам кровавое столкновение, произошедшее в тарентских водах, и римляне всеми силами старались уладить это дело полюбовным соглашением, зная, что война с Тарентом, как и полвека тому назад, привлечет из-за моря какого-нибудь честолюбца, который может задаться мыслью завоевать Италию.
Римское посольство явилось в Тарент требовать удовлетворения, и у тарентинцев было решено отнестись к этому случаю как к несчастному недоразумению. Рассказывают, что посольство прибыло в Тарент не вовремя – во время празднования Дионисий, и население города, как и всегда в эти дни, предавалось шумному разгулу и веселью; что одному из римских послов было нанесено грубое оскорбление, а когда он в здании театра, в народном собрании стал излагать требования своего правительства, то был осмеян. Тарентинцы наотрез отказали в требуемом от них удовлетворении, и римляне двинули войска в их область. Тарентинцы в ответ на это напали на Фурии, состоявший под покровительством Рима, и нанесли ему значительный ущерб. Тогда римляне еще раз предложили мир, с тем, чтобы Фурии был приведен в свое прежнее состояние, римские пленники были отпущены на волю, и Риму было дано серьезное удовлетворение. Римляне надеялись на перемену направления политики в городе, где богатые граждане с досадой смотрели на эту войну, которая свалилась как снег на голову. Но никакой перемены не произошло, а случилось именно то, чего более всего опасались: эпирский царь Пирр, с которым тарентинцы вели переговоры, решился предложить Таренту свои услуги, чтобы вести войну с Римом.
Этот царь уже успел приобрести себе известность в тех непрерывных войнах, которые бушевали в странах, лежавших за Адриатическим морем. Его первоначальное наследственное владение состояло из небольшого Эпирского царства, которое со своими «пеласгическими» порядками представлялось совершенно отсталым по сравнению с блестящим государственным строем окружающих стран.
Но и этого небольшого владения он лишился, когда его отец Эакид стал на сторону одного из диадохов Александра. Это не понравилось могущественнейшему из эпирских племен, и оно царя Эакида сместило, а его сына Пирра, тогда еще мальчика, добрые люди едва успели спасти от преследования враждебной партии. Впоследствии много раз призываемый на царство и вновь изгоняемый Пирр наконец удалился к Деметрию, сыну Антигона, знаменитому и гениальному современному полководцу, с которым состоял в родственных отношениях. В решительной битве при Ипсе он сражался с ним рядом, затем попал заложником к египетскому двору, где своей прямотой и рыцарским характером приобрел благосклонность умного царя Птолемея, который выдал за него замуж дочь и относился к нему, как к своему сыну. В 296 г. до н. э. он возвратился в Эпир, несколько лет спустя ввязался в войну со своим бывшим покровителем Деметрием, который с 294 г. до н. э. был македонским царем, и некоторое время, в 287 г. до н. э., был даже царем Македонии. Когда до него дошло воззвание тарентинцев, он опять сидел на своем родовом престоле и правил своим царством, которое узкой полосой тянулось вдоль берегов Адриатического моря. А это царство было слишком тесным поприщем для такого энергичного и сильного деятеля, для его тревожного духа, постоянно и неутомимо строившего все новые и новые планы. Предложение тарентинцев вызывало его на Запад, где тотчас же представлялся Пирру целый ряд новых комбинаций. Может быть, он льстил себя надеждой на то, что в странах Запада явится тем же, чем Александр Великий явился на Востоке. К тому же, вероятно, ко двору Пирра уже проникли посланцы от побежденных в последней войне самнитов и этрусков, а также галльские предводители наемников. И соседние правители, вероятно,
Один из подчиненных Пирра, некто Киней, осенью 281 г. до н. э. переправил в Италию отряд в 3 тысячи человек. Весной 280 г. высадился там же и он сам с 20 тысячами гоплитов, 2 тысячами стрелков и 500 пращников, 3 тысячами конницы и 20 слонами, никогда еще не виданными здесь. В Риме вполне понимали опасность и весьма деятельно готовились к войне. Одно войско направилось в Этрурию, в столице был оставлен запасной отряд, а один из консулов 280 г. до н. э., Публий Валерий Левин, с главными силами двинулся в Луканию, где город Фурии вновь был отнят у тарентинцев. А между тем эпирский царь распоряжался в Таренте по-солдатски и возбудил сильное неудовольствие среди граждан роскошного торгового города, которых он, не стесняясь, привлекал к исполнению воинских обязанностей самыми энергичными мерами. Ему нужна была битва, потому что нужна была победа, чтобы поднять на ноги италийских врагов Рима и утвердить свое значение в Италии. И вот битва не замедлила. Римляне не избегали ее, т. к. они и своему народу, и своим врагам хотели показать, что они не боятся заморских врагов и их знаменитого вождя. Они перешли через небольшую речку Сирис, впадающую на юг от Гераклеи в Тарентский залив. Эта переправа была совершена на виду у неприятеля и в отличном порядке. Говорят, что сам Пирр не мог при этом удержаться от замечания: «Это не варварский военный строй».
Римское войско выступило против македонской фаланги в своем древнем боевом порядке, по которому легион делился на три рода оружия (hastati, principes, triarii) с добавлением небольшого числа легковооруженных (velites) и 300 тяжеловооруженных всадников; в связи с легионом действовали отдельные когорты союзников, почти в таком же вооружении. Каждая когорта носила название той общины, которая ее поставила. Две первые шеренги (hastati и principes), в каждом легионе по 1200 человек, были вооружены исключительно римскими метательными копьями пилумани (pilum). Когда все эти дротики были выпущены в противника, эти передние ряды выхватывали свои короткие мечи и устремлялись на неприятеля. Если их натиск не сокрушал неприятельского строя, то следом вступал в битву третий ряд воинов легиона, триарии (их было по 600 в каждом легионе), опытные воины, вооруженные длинными копьями. Таков был римский способ наступления, испытанный на войнах против самнитов и галлов. Но на этот раз все усилия римлян, пытавшихся пробить фалангу эпиротов – в бесчисленных боях Востока испытанный боевой порядок македонско-греческой тактики, – оказались тщетными; а когда атака римской конницы оказалась удачной, Пирр выдвинул против нее слонов, которые произвели величайшее смятение в конном строю, лошади не выносили крика этих животных. Итак, после мужественной борьбы битва закончилась поражением римлян, которые потеряли 7 тысяч убитыми. Пирр приобрел этой победой значение. Южные греческие города примкнули к нему, а самниты, луканцы, бруттии приободрились и стали присылать ему подкрепления. Но важнейшая в этой местности римская крепость Венусия не думала сдаваться, и среди городов древнеримской области не выказывалось ни малейшего стремления примкнуть к неприятелю. Пирр задумал напугать римлян, вступил в Кампанию, переправился через р. Лирис и дошел до Анагнии (в 8 милях от Рима). Однако он был достаточно прозорлив, чтобы сознавать, что здесь он имеет дело с силой, гораздо сильнее сплоченной, чем представлялось в рассказах тарентинцев о Риме. И вот он отправил в Рим своего доверенного советника, Кинея, с предложением мира.
В Риме поражение при Сирисе произвело очень сильное впечатление, и среди правителей нашлись люди, которые были бы не прочь принять снисходительные условия мира, предложенные царем. Еще не все в ту пору, особенно в массе народа, успели сродниться с мыслью, что Рим предназначен быть столицей всей Италии, что он, в сущности, уже и есть столица. Рассказывают, что даже в сенате только энергичная речь знаменитого старца Аппия Клавдия Цека (Слепца) внушила всем твердость и устранила колебания. Старый и слепой сановник на этот раз приказал принести себя в курию на носилках и заявил, что он «желал бы, сверх слепоты, еще оглохнуть, чтобы не слышать речей о мире, нашептываемых трусостью». Нашлись, однако, кроме него люди, которые припомнили многовековую историю города Рима и нашли невозможным переговоры о мире с царем, который, по выражению Аппия Клавдия, «был не более, как оруженосцем одного из телохранителей Александра Великого». Ответ Пирру, принесенный Кинеем из Рима, с полной ясностью выказывал великий политический замысел: «Никакой мир невозможен до тех пор, пока Пирр не покинет Италии».
Римское государственное и военное устройство произвело глубокое и сильное впечатление на Кинея и на самого Пирра, который, будучи мужественным и проницательным воином, сумел оценить воинскую готовность Рима и вывел из этого свое заключение. Римские писатели с понятной гордостью передают речи посла Пирра, в которых он сообщал царю вынесенные им из Рима наблюдения и, между прочим, выразился, что «римский сенат показался ему собранием царей». И сам царь был немало поражен: римские пленники, которых он под честное слово отпустил в Рим на празднование Сатурналий, все вернулись в его лагерь в назначенное время. В этом факте, впрочем, скорее следует изумляться чрезмерному рыцарству Пирра, допустившего такой отпуск для военнопленных, если только факт не был вызван тем, что он очень хлопотал в это время о мире с Римом и некоторое время мог даже питать основательные надежды на его заключение. В действительности его положение уже становилось весьма шатким, т. к. война быстро истощила его средства и он не имел возможности пополнить их в достаточной степени ни из казны своего маленького царства, ни из богатств Тарента, которому от войны уже солоно приходилось, ни поборами с италийских областей, страшно истощенных и доведенных до полнейшей крайности. Однако для похода 279 г. до н. э. ему еле удалось собрать достаточное войско, в котором насчитывалось 70 тысяч человек. Театр войны был перенесен на самый юг Италии, т. к. он вынужден был отступить. При Аускуле, на самнитской земле, он сошелся с римским войском, почти равнявшимся войску Пирра по численности (в том числе было 20 тысяч римских граждан, т. е. 4 легиона). Благодаря своему воинскому искусству, после двухдневной битвы, он еще раз одержал победу, которая, однако, была недостаточно решительной и полной, чтобы существенно изменить его весьма шаткое политическое и военное положение. Эта слабость в значительной степени зависела от неудовлетворительности его операционного базиса, и он вдруг задумал, совершенно в духе своего учителя Деметрия и борьбы диадохов, разом оборвать свою войну в Италии и обратиться предварительно к завоеванию Сицилии, чтобы придать хоть какую-нибудь прочную основу своим действиям.