Всеобщая история

Полибий

25. Козни и преступления при египетском дворе. Сосибий.

...Сосибий ⁴⁰, самозванный опекун Птолемея, показал себя существом изворотливым, искусившимся в придворных кознях. Прежде всего, как рассказывают, он уморил Лисимаха ⁴¹, сына Арсинои, Лисимаховой дочери, и Птолемея, потом Магу, сына Птолемея и Маговой дочери Береники; третьей жертвой его была Береника, мать Птолемея Филопатора; четвертою Клеомен спартанец, пятою дочь Береники Арсиноя ( О добродетелях и пороках).

Насильственная смерть Арсинои. Птолемей Эпифан. Агафокл.

...Три или четыре дня спустя Агафокл и Сосибий соорудили в обширнейшем портике царского дворца подмостки, созвали туда гипаспистов и прислугу и с ними вместе начальников пехоты и конницы. Когда весь этот народ собрался, Агафокл и Сосибий взошли на подмостки, объявили о смерти царя и царицы ⁷* и возвестили народу установленный обычаем траур. После этого они возложили венец на отрока ⁸* и провозгласили его царем, тут же прочитали подложное завещание, в котором значилось, что царь оставляет Агафокла и Сосибия опекунами сына. Начальников войска они убеждали блюсти верность царственному младенцу и оберегать власть его, потом велели внести две серебряных урны: одна была как бы с останками царя, другая Арсинои. На самом деле в одной урне находились останки царя, а другая была с благовониями. Вслед за сим было приступлено к погребению. Теперь

для всех было ясно, что сталось с Арсиноей. Как только смерть Арсинои была оглашена, начались расспросы о том, какою смертью погибла царица, и когда нельзя было придумать никакой иной причины ее гибели, кроме той, какую называла молва, хотя кое-кто еще оспаривал ее, в сознании каждого происшествие рисовалось в том самом виде, как оно совершилось в действительности, и толпа была сильно возмущена. О царе не было речи вовсе; напротив, судьба Арсинои до того волновала и печалила всех, что город был полон стенаний, слез и бесконечных жалоб: одни вспоминали ее сиротство, другие — те обиды и оскорбления, какие она вынесла в нежнейшем возрасте, и ее злосчастную кончину. Однако понимающий свидетель мог ясно видеть, что все это было выражением не столько любви к Арсиное, сколько злобы против Агафокла. Между тем, поставив урны в царских покоях, Агафокл приказал снять траурные одежды, а затем выдать войскам двухмесячное жалование в том убеждении, что ненависть толпы можно смирить участием к народным нуждам, потом взял с присутствующих клятву, какая обыкновенно дается народом при вступлении царя на престол. Засим Агафокл удалил из города Филаммона, руководившего умерщвлением Арсинои, назначив его ливиархом Кирены, а ребенка передал на попечение Ойнанфе и Агафоклии ⁹*. Вслед за тем он отправил в Азию к царю Антиоху Пелопа, сына Пелопова, с просьбою оставаться верным дружбе и не нарушать договора, заключенного с родителем ребенка; Птолемея, сына Сосибиева, послал к Филиппу для заключения брачного договора и получения помощи в случае, если Антиох вздумает окончательно порвать договор. Кроме того, он выбрал в послы к римлянам Птолемея, сына Агесарха, в надежде, что тот не будет спешить с посольством и долго останется в Элладе у тамошних друзей своих и родственников. Ему желательно было удалить из Египта всех выдающихся людей. Этолийца Скопаса Агафокл отправил в Элладу для набора воинов, выдав ему большую сумму денег на задатки. Тут он преследовал двойную цель, желая, во-первых, воспользоваться набранными на чужбине войсками для войны с Антиохом, во-вторых, выслать в укрепления внутрь страны и в поселения наличные наемные войска, которые набраны были раньше; напротив, царскую прислугу и стражу при дворе, как и во всем городе, пополнить и обновить новобранцами в том предположении, что набранные им самим и оплачиваемые наемники будут относиться к прошлому безучастно по неведению, а так как расчеты их на благополучие и преуспеяние будут зависеть только от него, то и в новых наемниках он найдет усердных пособников себе и покорных исполнителей своей воли.

Хотя это случилось до переговоров с Филиппом, как мы сказали выше, но по ходу рассказа нам необходимо было говорить об этих предметах раньше; посему мы должны были так построить наше повествование, чтобы прием послов и речи их излагались раньше, чем их избрание и снаряжение в путь.

Преступления Агафокла.

Так Агафокл устранил с дороги знатнейших граждан и выдачею жалованья смирил раздражение значительнейшей части войска, а вслед за сим возвратился к прежнему образу жизни. Освободившиеся места друзей при дворе он предоставлял беспутнейшим и наглейшим людям, которых извлекал из среды прислуги и иной челяди, а сам большую часть дня и ночи проводил в пьянстве и сопутствующем ему разврате, причем не щадил ни одной красивой женщины, ни невесты, ни девушки, и все это делал с отвратительным бесстыдством.

Недовольство народа. Во главе недовольных — Тлеполем.

Сильное повсеместное недовольство вызвано было этим поведением, и так как ничего не делалось для смягчения недовольства и для умиротворения граждан, скорее прибавлялись все новые и новые случаи наглости, насилия и необузданности, то в народе снова вспыхнула прежняя вражда, и все вспоминали бедствия, какие раньше те же люди навлекли на государство. Однако недовольные не имели в своей среде человека, который мог бы стать во главе их и на которого можно было бы опереться им в борьбе против Агафокла и Агафоклии; поэтому недовольные держались спокойно. Единственною надеждою их, человеком, к которому обращались их помыслы, был Тлеполем. Пока жил царь, Тлеполем занимался только своими частными делами; но как скоро царь умер, он сумел быстро расположить народ в свою пользу и снова сделан был начальником Пелусия. На первых порах Тлеполем во всех своих действиях сообразовался только с выгодами царя в том убеждении, что будет учрежден совет, который соединит в себе и опеку над ребенком, и управление государством. Но лишь только он увидел, как отстраняются от дела люди, способные быть опекунами, с какой наглостью Агафокл себе одному присвоил управление государством, Тлеполем принял другое решение: при существовавшей между ними вражде, он угадывал грозящую опасность и потому стал собирать около себя войска и старался добыть денег, чтобы сделать себя неуязвимым для врагов. Вместе с тем Тлеполем не терял надежды, что к нему перейдут и опека над ребенком, и все управление государством, ибо он и сам себя считал более годным на это, чем Агафокла, и знал, кроме того, что войска, находящиеся под его начальством, и те, что были в Александрии, питают надежду, что он положит конец бесчинствам Агафокла. Питаемые Тлеполемом замыслы только разжигали вражду при участии обеих сторон. Так, с целью привязать к себе начальников, таксиархов и им подчиненных распорядителей Тлеполем старательно собирал их ⁴²у себя и здесь на сходках, частью по внушению льстецов, частью по собственному почину, — человек он был молодой, и беседы происходили за вином, — высказывался неодобрительно о родне Агафокла в выражениях сначала загадочных, потом двусмысленных, наконец совершенно ясных, злых и насмешливых. Тлеполем, например, предлагал пить за маляра ⁴³, за музыкантшу, за бритву, также за мальчугана, который в детстве был кравчим царя, сам «делал все и другим позволял все делать с собою». Так как соучастники пирушек смеялись всякой такой шутке и еще от себя прибавляли что-либо к издевательствам, то вскоре слухи дошли и до Агафокла, и вражда теперь была открытая. Тогда Агафокл старался взвести на Тлеполема обвинение в том, что он изменяет царю и зовет Антиоха на царство. В подтверждение этого он приводил многие правдоподобные доказательства, частью заимствуя их в извращенном виде из действительности, частью целиком выдумывая и сочиняя. Агафокл делал это с целью восстановить народ против Тлеполема, но достигал обратного: народ давно уже возлагал упования свои на Тлеполема, и теперь с радостью следил за тем, как возгорается распря между ним и Агафоклом.

Возмущение народа.

Что касается начала народного возмущения, то вот каковы приблизительно были поводы к нему: родственник Агафокла Никон еще при жизни царя назначен был командовать флотом; но теперь... ( О заговорах, О добродетелях и пороках).

26a....Динона, сына Динонова, умертвил Агафокл — из неправедных дел его, как гласит поговорка, самое справедливое. В то самое время, как Динон получил письмо касательно убийства Арсинои и имел возможность открыть козни и тем спасти царство, он перешел на сторону Филаммона и учинил все последующие подлости. Однако по исполнении убийства Динон при воспоминании о нем многим выражал сожаление о случившемся и раскаяние в том, что не воспользовался столь удобным случаем ¹⁰*. Это стало известно Агафоклу, и Динон был казнен, понесши заслуженную

кару ( Сокращение ватиканское).

26....Прежде всего ⁴⁴Агафокл созвал македонян и вместе с царем и Агафоклией вошел в середину их. Сначала он делал вид, будто обильно льющиеся слезы не дают ему говорить; потом, много раз утершись плащом, перестал наконец плакать и, держа высоко ребенка на руках, сказал: «Возьмите дитя, которое отец перед смертью отдал на руки ей, — при этом показал на сестру, — и доверил вам, македоняне! Если для благополучия младенца значит что-нибудь любовь этой женщины, то теперь судьба его в вас и в ваших руках. Всякий здравомыслящий человек видит давно уже, что Тлеполем жаждет власти, ему неподобающей, а теперь назначил даже день и час, когда желает возложить на себя царский венец». И Агафокл просил слушателей верить не ему, но людям знающим, что делается. С этими словами Агафокл ввел Критолая, который уверял, что видел сам, как сооружались алтари и заготовлялись войском жертвенные животные к празднеству венчания на царство. Однако македоняне, слушая эти речи, не сочувствовали нисколько горю Агафокла, напротив: не обращая ровно никакого внимания на его слова, они разразились такими шутками, сопровождая их оскорбительными телодвижениями и ропотом, что Агафокл не знал даже, как он уцелел в собрании. То же самое повторилось и на прочих собраниях других частей войска. Тем временем прибыли сюда на кораблях в большом числе солдаты из войск верхних областей и убеждали родственников и друзей покончить с тогдашним положением и не терпеть над собою наглого издевательства негодяев. Однако народ возбуждала к восстанию на правителей больше всего мысль о том, что медлительностью он повредит себе, так как доставку припасов в Александрию Тлеполем держал в своих руках.

27.Впрочем, сами сторонники Агафокла учинили деяние, которое разожгло ярость народа и Тлеполема, именно: они схватили в святилище Деметры тещу Тлеполема Данаю, поволокли ее с открытым лицом через город и бросили в темницу, дабы явно засвидетельствовать разрыв свой с Тлеполемом. Толпа вознегодовала; тайные совещания с глазу на глаз кончились и недовольные то выходили ночью и писали повсюду угрозы, то собирались толпами днем и давали волю ненависти своей против правителей. С другой стороны, Агафокл при виде того, что творится, предчувствовал недоброе и то помышлял о бегстве, то оставлял эту мысль, ибо по легкомыслию для бегства ничего не было приготовлено, то переписывал имена соумышленников и соучастников заговора с тем, чтобы тотчас или передушить своих врагов, или перехватить их, и потом облечь себя властью тирана.

Происшествие с Мойрагеном в застенке.

Среди этих размышлений Агафоклу сообщили, что некий Мойраген, один из телохранителей, выдал все Тлеполему и помогает ему по дружбе с Адеем, тогдашним начальником Бубаста ⁴⁵. Агафокл тотчас отдал приказание Никострату, ведавшему царской перепиской, схватить Мойрагена и тщательно под угрозой всевозможных пыток допросить его. Действительно, Мойраген был тогда же схвачен Никостратом, отведен в дальнюю часть дворца и сначала был просто допрошен по поводу полученных о нем сведений. Но так как он отказывался отвечать что бы то ни было, то его раздели, причем одни из палачей держали наготове орудия пытки, другие с кнутами в руках срывали с него верхнее платье. В это самое время прибежал к Никострату кто-то из слуг его, не знаю, что шепнул ему на ухо, и быстро исчез. Никострат, не говоря ни слова и все хлопая себе по бедру, немедленно последовал за ним. 28.Между тем Мойраген очутился в странном положении, не поддающемся описанию: несколько палачей стояло тут же с поднятыми уже бичами, другие у ног его раскладывали орудия пытки, но по удалении Никострата они стояли в недоумении, поглядывая друг на друга и ожидая, не вернется ли Никострат. Но время проходило, мало-помалу палачи один за другим удалялись, и Мойраген остался один. Тогда он прошел через дворец и сверх всякого ожидания обнаженный попал в одну из македонских палаток, находившуюся вблизи дворца. Случилось так, что он застал македонян в сборе за завтраком и рассказал все, как было, и свое чудесное избавление. Солдаты сначала не верили Мойрагену, но вид наготы его заставил поверить. Избегнув такой опасности, Мойраген со слезами на глазах просил македонян подумать не только о его спасении, но также о безопасности царя и больше всего о своей собственной. Верная гибель, сказал он, грозит всем, если только они не воспользуются благоприятным моментом, когда народное озлобление достигло высшего предела и каждый готов поднять руку на Агафокла. Действовать лучше всего теперь, заключил он, и нужно только кому-либо начать. 29.Речь эта воспламенила солдат, и по совету Мойрагена они бросились сначала по палаткам македонян, а потом и прочих войск. Палатки тесно примыкали одна к другой и выходили на одну сторону города. Народное возбуждение существовало давно; для почина требовался только смелый человек, который бы открыто призвал к мятежу, а потому возмущение, как скоро началось, распространилось с быстротою пламени. И не прошло четырех часов, как все классы населения, солдаты и мирные граждане, в один голос требовали головы Агафокла. Впрочем, успеху предприятия много помог следующий случай: Агафоклу доставили перехваченное письмо и соглядатаев; письмо написано было Тлеполемом к войскам и уведомляло о скором его прибытии, тогда как соглядатаи уверяли, что Тлеполем уже на месте. Вследствие этого Агафокл утратил всякое самообладание; ему и на мысль не приходил какой-либо план действия в ответ на полученные известия, и он в обычную пору отправился на пирушку и там проводил время как всегда.

Поведение матери Агафокла Ойнанфы.

Между тем Ойнанфа в большом горе явилась в храм Деметры и Персефоны, который стоял открытым по случаю какого-то годичного жертвоприношения, быстро опустилась на колени и с притворными воплями молилась богиням, потом подсела к жертвеннику и так оставалась на месте без движения. Большинство женщин со злорадством молча взирало на ее горе и страдания; только родственница Поликрата да несколько знатных женщин подошли к Ойнанфе со словами утешения, ничего не зная о случившемся. Тогда Ойнанфа громко возопила: «Не подходите ко мне, звери! Я прекрасно знаю вражду вашу к нам, знаю, что и богов вы просите ниспослать на нас величайшие напасти. Однако я дождусь еще, если то угодно богам, что вы будете пожирать ваших собственных детей». С этими словами она приказала служанкам не допускать к ней знатных женщин и бить их, если те ослушаются. Женщины воспользовались этим предлогом и все удалились из храма, простирая руки к богам и призывая на Ойнанфу то самое испытание, какое она накликала на них.

30. Ярость толпы.

Так как граждане уже решились на восстание, а теперь в каждой семье раздражение подогревалось женщинами, вражда вспыхнула с удвоенной силой. С наступлением ночи по всему городу слышался шум, двигались факелы, туда и сюда ходили люди. Одни с криком собирались на ристалище, другие произносили зажигательные речи, третьи метались по городу и укрывались в домах и местах, не возбуждавших подозрения. Уже площади кругом дворца, ристалище и улицы были переполнены народом всех состояний, равно как и площадь перед Дионисовым театром, когда Агафокл, пьяный еще от недавней попойки, был разбужен известием о случившемся и со всеми родственниками, кроме Филона, отправился к царю. Тут в немногих словах он пожаловался на судьбу, потом, взяв царя за руку, поднялся вместе с ним в крытый ход ⁴⁶, что между Меандром и палестрою и ведет ко входу в театр. Вслед за сим он крепко запер за собою двое первых дверей и вошел в третью с двумя-тремя телохранителями, с царем и родственниками. Случилось так, что двери были решетчатые, пропускали свет насквозь и запирались двойными засовами. К этому времени собрался народ из целого города, так что не только гладкие места, но даже лестницы и крыши домов были заняты народом, причем слышались беспорядочные крики и гул, ибо вместе с мужчинами были и женщины и дети. В самом деле, в Александрии, как и в Карфагене, дети не меньше мужчин принимают участие в подобных смутах.