Всходил кровавый Марс: по следам войны
Шрифт:
И поставил обоих «под ружьё».
Почему-то вдруг хлынули тревожные слухи.
В окружающей жизни — никаких видимых перемен. Все так же скрипят обозы и снуют ординарцы. Лениво плетутся фуражиры. Только пушки бухают с какой-то резкой настойчивостью. На лицах крестьян читается скрытая усмешка, и нет в их поклонах ни прежней учтивости, ни прежнего покорного страха. Или это только нам кажется?..
Боевая линия как будто придвинулась вплотную. Жизнь внезапно наполнилась множеством неприятных моментов; из них всего неприятнее — мысль, что кавалерия противника может внезапно появиться
Почему? Откуда эта назойливая тревога?.. Никто не видал ни одного австрийского улана, ни одного мадьярского разъезда в окрестностях. Но все говорят о внезапных набегах и налётах, о кавалерийских патрулях, о надвигающихся страшных боях. И солдаты и офицеры охвачены тоскливым чувством опасности и во всем суеверно читают какие-то грозные приметы.
В Сурском полку, на позициях, сидели в халупе пятеро солдат. Вдруг шрапнель высадила оконную раму, влетела в халупу, ударилась о стол, оттуда метнулась в печь и там разорвалась. Осколком разворотило печь, снаряд пролетел наружу и оглушил до полусмерти проходившего мимо офицера. Солдаты остались невредимы. Казалось бы, все так просто.
Неспроста это, ох, неспроста обеспамятел офицер, — качают головами солдаты.
Ксёндз Якуб Вырва опять обратился к прихожанам с проповедью о «неизречённом благе молчания», причём сравнивал болтливую женщину, не умеющую хранить чужие секреты, с убийцей, который поражает из-за угла доверчивого друга. Ксёндз Якуб Вырва вообще большой любитель гиперболических метафор церковного стиля. Но офицеры зловеще перешёптываются:
— Ой, не станет пан пробощ разоряться по пустякам — не такой он человек...
Идёт торопливая передвижка частей. С утра выступил конно-горный парк, переброшенный в Тарновец. Потом прошла кавалерийская сотня с обозом по направлению к Тухову. В десятом часу остановилась проездом чешская дружина, прикомандированная к ю-му корпусу и направляемая в Тарнов.
В Тарнове с раннего утра стоит безунимный грохот орудий. Обстрел ведётся противником с удивительной точностью — в шахматном порядке. Намечены все выводные стрелки на железнодорожных путях. К полудню снарядами разрушены до основания все выводные линии на станции Чарна, где стоит местный парк в составе сорока восьми вагонов. Остался невзорванным один-единственный путь. Необходимо спешить с уходом. Но тут повторилась в точности та же история, что под Меховом и Кельцами. Даже и действующие лица — все те же. Начальство трусливо переваливает ответственность за решительность действий с себя на других.
Заведующий местным парком, прапорщик Комаров, отправил срочную телефонограмму своему непосредственному начальству в штаб армии (местные парки находятся в распоряжении штаба армии и без предписания последнего передвинуты быть не могут) следующего содержания: «Местный парк на станции Чарна в составе 48 вагонов подвергся жестокому обстрелу противника. Выводные пути разрушены. Остался только один свободный выход. Обстрел ведётся из тяжёлых орудий. Кроме шрапнелей, фугасных бомб и ручных гранат в парке имеются два вагона с пироксилином. Жду срочных распоряжений».
Но телефонный провод был занят, и телефонограмма была доставлена с большим опозданием. Только через три часа пришёл приказ из штаба армии: «Обратитесь немедленно за указаниями к командиру 9-го корпуса».
Прапорщику Комарову с трудом удалось вызвать командира 9-го корпуса. Тот
— Здесь есть генерал старше меня — командир двадцать первого корпуса. Направьтесь к нему. В удостоверение посылаю с вами моего адъютанта.
Командир 21-го корпуса категорически отказался от дачи каких бы то ни было инструкций на том основании, что местный парк находится в распоряжении штаба армии. Пришлось повторять всю телефонную процедуру сначала. И когда из штаба армии снова ответили — обратиться за указаниями к командиру 9-го корпуса, генерал Шкинский, командир двадцать первого корпуса, разъярённо закричал:
— A-а! Раз так — приказываю вам немедленно потребовать у коменданта станции паровоз и увести все вагоны со снарядами из Чарны и Тарнова на станцию Дембица.
Бросился прапорщик Комаров на вокзал — там и коменданта и помощника давно след простыл. С большим трудом удалось раздобыть наряд. Едва парк отошёл за версту, как тяжёлый снаряд разорвался над местом бывшей стоянки. Вслед за этим туда же пущено было ещё пятнадцать снарядов.
— Ковкин пакет привёз, — мрачно докладывает Ханов. Сегодня Ханов ликует. Его душа, как лебедь, величаво купается в потоках пессимистических слухов. Он знает, что Ковкин — ординарец связи при штабе дивизии и всегда приносит срочные вести.
– Должно быть, приказ — бежать что есть духу из Галиции, — мрачно соображает Ханов.
Пробежав мельком пакет, Базунов сердито пожимает плечами:
— Черт знает что!.. Какой-то секретный приказ о жёнах...
— Ковкин! В дивизии тихо? — интересуется адъютант.
— Никак нет, ваше высокоблагородие... Такая суетилка... Слыхать, немец со всех сторон ползёт... Две дивизии потеснил... И нашу соседнюю — сорок восьмую: пособить просит...
— Ну, ступай, — говорит Базунов. — Если что срочное будет — не задержись.
— Слушаю-с. У меня конь весь день под седлом.
— Вот и подохнет! — каркает Ханов. — Тебе начальник обязан запретить коня не рассёдлывать.
Канонада не стихает ни на минуту. Непрерывный грохот катится широким фронтом и приводит в дрожь оконные стекла, посуду и человеческие сердца. Базунов нервно шагает из угла в угол и раздражённо фыркает:
— Нет, вы подумайте, чем они заняты... В такую минуту рассылают со срочными ординарцами секретный приказ... о жёнах.
— Что за приказ о жёнах? — любопытствует Болконский. — Газрешите вслух прочитать.
— Сделайте милость... Вероятно, и прислано для водевиля.
В глазах Болконского зажигаются весёлые огоньки, и он читает под дружный хохот офицеров и денщиков:
— «Начальник штаба третьей армии. По отделу дежурного генерала. Отделение инспекторское. Двадцать девятое марта пятнадцатого года. Секретно. Коменданту города Тарнова.
В последнее время в Тарнов прибывают из Киева и других мест Госсии много дам и жён офицеров различных частей войск и учреждений, вследствие чего Тарнов с каждым днём приобретает все более и более внешность глубокого тыла со всеми его отрицательными сторонами. Командующий армией приказал принять немедленно меры к выселению из Тарнова всех приезжих дам и впредь, невзирая на выданные им во Львове разрешения на проезд в район военных действий, ни одной из приезжающих дам не разрешать проживать в Тарнове. Подлинное подписали: генерал-лейтенант Добровольский, исполняющий должность дежурного генерала полковник Бенсон».