Всколыхнувший мир
Шрифт:
Хорошо сказал один из его сыновей, ботаник Френсис Дарвин: «Читатель испытывает такое чувство, будто он является другом этого джентльмена, любезно беседующего с ним, а не учеником профессора, читающего ему лекции».
Жалуясь, что не умеет «ясно и сжато выражать свои мысли», Дарвин отметил: «Имеется и компенсирующее меня преимущество, оно вынуждает меня долго и внимательно обдумывать каждое предложение». Когда мы читаем его книгу, то забываем, сколько вложено в нее труда, восхищаясь, как умело он пользуется сравнениями, как точно выбирает свежие, образные слова:
«Выражаясь метафорически, можно сказать, что естественный отбор ежедневно, ежечасно расследует по всему свету мельчайшие изменения, отбрасывая дурные, сохраняя и слагая хорошие, работая неслышно, невидимо, где бы и когда
Стремясь лучше убедить нас, он становится поэтом:
«Сродство всех существ, принадлежащих к одному классу, иногда изображают в форме большого дерева. Я думаю, что это сравнение очень близко соответствует истине. Зеленые ветви с распускающимися почками представляют предшествующие виды, а ветви предшествующих лет соответствуют длинному ряду вымерших видов. В каждый период роста все растущие ветви образуют побеги по всем направлениям, пытаясь обогнать и заглушить соседние побеги и ветви; точно так же и виды, и группы видов во все времена одолевали другие виды в великой борьбе за жизнь. Разветвления ствола, делящиеся на своих концах сначала на большие ветки, а затем на более и более мелкие веточки, были сами когда-то, - когда дерево было еще молодо, - побегами, усеянными почками, и эта связь прежних и современных почек, через посредство разветвляющихся ветвей, прекрасно представляет нам классификацию всех современных и вымерших видов, соединяющую их в группы, подчиненные другим группам. Из многих побегов, распустившихся тогда, когда дерево еще не пошло в ствол, быть может, всего два или три сохранились и разрослись теперь в большие ветви, несущие остальные веточки; так было и с видами, жившими в давно прошедшие геологические периоды, - только немногие из них оставили по себе еще ныне живущих изменившихся потомков. С начала жизни этого дерева много более или менее крупных ветвей засохло и обвалилось; эти упавшие ветви различной величины представляют собой целые отряды, семейства и роды, не имеющие в настоящее время живых представителей и нам известные только по ископаемым остаткам. Кое-где, в развилине между старыми ветвями, отбивается тощий побег, уцелевший благодаря случайности и еще зеленый на своей верхушке, таков какой-нибудь Ornithorbynehus или Lepidoiren, до некоторой степени соединяющий своим сродством две большие ветви жизни и спасшийся от рокового состязания благодаря защищенному местообитанию. Как почки в силу роста дают начало новым почкам, а эти, если только сильны, превращаются в побеги, которые, разветвляясь, покрывают и заглушают многие зачахнувшие ветви, так, полагаю, было, в силу воспроизведения, и с великим Древом Жизни, наполнившим своими мертвыми опавшими сучьями кору земли и покрывшим ее поверхность своими вечно расходящимися и прекрасными ветвями».
В этой длинной цитате Дарвин хорошо раскрывает суть своего учения. Как мы увидим потом, развивая его идеи дальше, современные ученые воспользуются тем же образом ветвистого дерева, так удачно найденным великим натуралистом. Но эта цитата дает и хорошее представление о стиле замечательной книги. Как Дарвин мастерски пользуется найденным образом, развивает его!
Впрочем, сам он был своим стилем недоволен. («Сказать по совести, книга, конечно, очень недурна, но уф до чего же туго читается...»)
Позднее историки английской литературы высоко оценят язык и стиль книги. «Литературная экипировка Дарвина совершенно блестяща. Он - почти всегда замечательный мастер», - отметит Коптон Рикет. А Джордж Сентенсбри назовет великого натуралиста «человеком настоящего литературного таланта, а может быть, и гениальности».
Конечно, нельзя сказать, что великая книга «легко читается». Но кто говорил, будто познание - легкий процесс? Нет, чтение ее, конечно, требует внимания и определенных усилий. Но, бесспорно, она написана мастерски. Дарвин потрудился, чтобы максимально облегчить нам понимание сложнейших проблем развития жизни.
Всемирная буря
И вот результат: весь первый тираж книги раскупили в один день. («До
Многие, к сожалению, станут судить о книге Дарвина понаслышке, с чужих слов, хвалить, а чаще хулить ее, не читая, - и это будет порой придавать все разрастающейся славе великого натуралиста несколько скандальный оттенок.
Явно понаслышке, не читая его книги, безбожно перевирали идеи Дарвина бойкие газетчики, ссылаясь на него для подкрепления самых фантастических измышлений. Они уверяли, будто он прославляет слепую случайность, а следовательно, божественное провидение! Дарвин якобы научно подтвердил право сильного и тем самым доказал, что Наполеон был во всем прав... Борьба за существование и естественный отбор изображалась в бульварных газетах научным обоснованием капиталистической конкуренции.
Но уж в этом ни сам Дарвин, ни его идеи не были повинны, разумеется, ни в малейшей степени!
По-разному встретили книгу Дарвина ученые. Одни слали ему восторженные письма, как известный ботаник Уотсон: «Ваша идея, т. е. «естественный отбор», будет, наверно, принята как установленная истина в науке. Она имеет признак всех великих естественнонаучных истин, объясняя, что темно, упрощая, что запутано, добавляя весьма много к предшествующим знаниям. Вы - величайший революционер в естествознании нашего века или, вернее, всех веков». («У меня нет никаких сомнений в том, что слишком часто мои труды расхваливались сверх всякой меры».)
Другие биологи принимали теорию Дарвина с различными оговорками. («Интересно, как каждый себе ставит воображаемую линию, за которой он уже не соглашается с теорией...»)
Он сам разослал свою книгу ученым, заведомо не разделявшим его взгляды, - например, Фоконеру, - да еще -написал в сопроводительном письме: «Господи, до чего же Вы рассвирепеете, если удосужитесь прочесть мое сочинение, как кровожадно будете мечтать о том, чтобы зажарить меня живьем!»
Томас Гексли, который поначалу придерживался совсем иных взглядов, прочитав «Происхождение видов», хлопнул книгой по столу и воскликнул с восхищением и досадой:
– Не додуматься до этого - какая же неимоверная глупость с моей стороны!
Гексли станет самым горячим приверженцем и пропагандистом дарвиновского учения. «Надеюсь, Вы ни в коем случае не позволите себе негодовать или огорчаться из-за всех наветов и передержек, какие, если я только не ошибаюсь, теперь на Вас посыплются, - поспешил он написать Дарвину.
– Я уже точу свои когти и клюв, чтобы быть наготове!»
Эти когти и клюв скоро весьма понадобятся...
В первой же рецензии на книгу, появившейся в ноябрьском номере «Афенума» за 1859 год, главной объявлялась проблема происхождения человека, хотя, как мы помним, Дарвин посвятил ей всего-навсего одну весьма общую и осторожную фразу. Но, конечно, идея о нашем происхождении от общего с обезьяной предка, которую давно уже высказывали многие ученые, теперь убедительно подкреплялась открытиями Дарвина, неизбежно вытекала из его учения. Это сразу поняли защитники «божественного творения» и сюда направили главный удар. А поскольку в книге самого Дарвина ничего об эволюции человека не говорилось, они стали ему клеветнически приписывать свои собственные измышления или благоглупости анонимного автора «Следов творения». Не зря он этого опасался!
Автор рецензии весьма воинственно призывал натуралистов «заняться автором на его собственной почве» а теологов - поскорее предать его анафеме. «Почему не признать просто, что новые виды были введены творческой силой всемогущего?» («Манера, с которой он притягивает сюда бессмертие, натравливает на меня духовенство и отдает на его растерзание, - это манера подлая. Он, правда, не стал бы жечь меня сам, но он принес бы хворосту и указал бы черным бестиям, как меня поймать».)