Всколыхнувший мир
Шрифт:
Хотя Дарвин тщательно избегал прямых высказываний о религии, защитники ее сразу поняли, какой сокрушитёльный удар наносит их проповедям великая книга. «Верховному разуму не остается более места в природе, или по крайней мере он становится чём-то излишним, без которого очень хорошо можно, а следовательно, и должно обойтись», - в ужасе писал реакционный профессор Московского университета Данилевский. Он точно выразил самую суть учения Дарвина.
«Эволюция в науке означала революцию в религии»,- хорошо сказал американский журналист Лео Хенкин.
«Это был взрыв, какого еще не видывала наука, - так долго подготовлявшийся
Да, история любит шутить. Какая глубокая ирония в том, что окончательно изгнал бога из природы богослов по образованию!
Страх перед идеями Дарвина и ненависть к ним неожиданно объединяли людей, казалось бы, далеких но своим взглядам друг от друга. «Если не существует бога на небе, то люди долиты играть роль провидения на земле и устроить мир по своим собственным мыслям, - пугался опытный богослов Лютард.
– Тогда и видно будет, к чему приведет все это: французская революция окажется детской игрой».
Ему вторил известный немецкий медик профессор Вирхов: «Мы не имеем права учить, что человек происходит от обезьяны или от какого-либо другого животного, так как «дарвинизм прямо ведет к социализму». («Поведение Вирхова отвратительно, и надеюсь, что ему самому когда-нибудь станет стыдно».)
Гукер писал Дарвину: Ляйелль так увлечен его книгой, что «положительно не может от нее оторваться». Но прочитав ее, Ляйелль попросил Дарвина исправить свой труд: ввести в книгу хоть одну «крупицу божественной благодати»...
«Я много размышлял над тем, что Вы говорите относительно необходимости постоянного вмешательства творческой силы. Я не усматриваю этой необходимости; а допущение ее, я думаю, сделало бы теорию естественного отбора бесполезной», - ответил Дарвин. («Когда впервые было доказано, что гром и молния зависят от вторичных причин, для некоторых была невыносима мысль, что каждая вспышка молнии не причиняется рукой божией...»)
Полностью, без оговорок Ляйелль признает его теорию только через десять лет - и заново перепишет соответствующий раздел в очередном издании «Основ геологии».
Конечно, не мог принять «безбожные» взгляды Дарвина и капитан Фиц-Рой. Под псевдонимом, который Дарвин сразу раскусил, он напечатал две заметки, отстаивая библейские сказания о сотворении мира. («Жаль, что он не приложил своей теории, по которой мастодонт и прочие крупные животные вымерли по той причине, что дверь в ковчеге Ноя была сделана слишком узкой и они не смогли пролезть туда...»)
Забавно, как поняли идеи своего великого отца дети Дарвина:
«Горас мне вчера говорит:
– Если все начнут убивать гадюк, они тогда не так будут жалиться.
Я отвечаю:
– Ну конечно, их же станет меньше. А он с досадой возражает:
– Да нет, совсем не то, просто в живых останутся трусишки, которые удерут, а пройдет время, они вообще разучатся жалить.
Естественный отбор трусливых!»
В рассуждениях маленького Гораса была все же доля истины.
Было особенно тяжело и больно, когда врагами оказывались люди, которых Дарвин привык уважать и считать близкими себе, - как профессор Седжвик, когда-то приобщавший его к началам геологии. Седжвик злобно нападал на скрывшего свое имя автора «Следов творения». Теперь он обрушился на Дарвина, объявив его ум «деморализованным», а идей - «мыльными пузырями» и проклиная его теорию «из-за ее непоколебимого материализма». «Я считаю его материализм ложным, так как он идет против очевидного хода природы и представляет полную противоположность индуктивной истины. И я думаю, что он чрезвычайно зловреден», - писал Седжвик, тоже, однако, не решившийся открыть свое имя. («Я никогда не мог поверить, что инквизитор способен быть хорошим человеком; теперь оке я знаю, что человек может изжарить своего ближнего и, однако, иметь такое же доброе и благородное сердце, как у Седжвика...»)
Но нападки только постепенно поднимали боевой дух Дарвина. Это видно по его письмам:
«Тяжело быть ненавидимым в такой степени, как ненавидят меня...» (апрель 1860 года).
«Я решил бороться до конца» (июнь 1860).
«Теперь я вполне убежден, что наше дело со временем одолеет!» - это Дарвин написал Гукеру 12 июля 1860 года - после победы в очень важной и трудной схватке.
30 июня 1860 года в тихом университетском Оксфорде произошел шумный диспут, вошедший в историю.
Дарвин на нем не присутствовал: как обычно, ему, к его великому сожалению, помешала болезнь... Собралось невиданно много народа. На следующий день газеты сообщали довольно развязно, словно о состязании боксеров или цирковых борцов: «Возбуждение было огромное. Аудитория, в которой было назначено собрание, оказалась слишком мала, так что заседание перенесли в библиотеку музея, куда набралось до появления борцов столько народа, что было трудно дышать. Насчитывали от 700 до 1000 человек».
Пожалуй, еще ни один научный диспут не собирал столько любопытных! Не попавшим в зал пришлось разместиться на лужайке во дворе. Большинство среди слушателей составляли дамы и представители духовенства. Их привлекли слухи о том, будто достопочтенный Вильберфорс, епископ оксфордский, намеревается окончательно «сокрушить и уничтожить» безбожное учение Дарвина, защищать которое собирались Гекели и Гукер.
Епископ славился как духовный оратор, не брезговавший, впрочем, весьма сомнительными демагогическими приемами, за что и получил прозвище «Скользкий Сэм». Собравшиеся предвкушали горячую схватку. «Скользкий Сэм» постарался оправдать их ожидания и произнес весьма эффектную речь, щедро пересыпанную насмешками по адресу Дарвина. Впрочем, его возражения против изменчивости видов были все те же, давно опровергнутые Дарвином: где, дескать, прямое доказательство их превращения? Кто это видел?
– И до каких пределов мы должны допускать это превращение? Неужели можно верить тому, что все более полезные разновидности репы в огороде стремятся сделаться людьми?!