Вслед за тенью. Книга вторая

Смирнова Ольга Викторовна

— Ты словно опекаешь меня… Зачем, — устало повторила я, — Зачем ты подобрала мне платье?

— Попросили, — с улыбкой ответила она, пожав плечами в стиле Машиного «ачетакова».

— Попросили? Кто? — напряглась я, не зная, что и думать.

Вика не проронила ни слова в ответ. Она даже замерла на мгновение, как бывает, когда вдруг сболтнешь лишнего. И это напрягло меня же больше. Надо сказать, гостья наша быстро взяла себя в руки, взглянув на меня одновременно и с интересом, и с чем-то, очень смахивающим на опаску.

— Попросил тот, с

кем ты советовалась перед тем, как встретиться сегодня с Машей, да? — предположила я.

Тишина стала мне ответом и на этот вопрос. Даже Машка притихла.

— Попросил тот, кто за тобой стоит, да? — не отступалась я с расспросами, вонзившись подозрительным взглядом в причудливые глаза Виктории. Мне навязчиво показалось, что ещё чуть-чуть — и я вспомню что-то важное. Что-то такое, чего не должна была забывать…

Легкий кивок гостьи вполне можно было счесть за ответ на мой вопрос. За ответ положительный.

— А стоит за тобой мама, — продолжила я развивать логическую цепочку, задумчиво приподняв брови, — Ты сама это сказала. Кто она? — Тишина в ответ и всё тот же опасливый интерес в глазах напротив. — Кто я для нее? — настырно продолжила я задаваться вопросами, уже не рассчитывая получить ответ. Мне упорно казалось, что от меня ускользает нечто важное: самый главный пазл в головоломке — ее краеугольный камень. — Зачем твоей маме подбирать для меня платье, Вика? Она меня знает? Она тоже Харитонова, да?

— Браво… Железная логика, — негромко проговорила наша гостья. Усмехнулась и снова слегка качнула головой.

— Железная логика? — переспросила я, «залипнув» на легком движении ее ресниц. На пару мгновений они легли на нижние веки черным пушистым веером и тут же резко взмыли вверх, ещё больше притянув мое внимание к пронизывающему взгляду оливковых глаз.

Ни с того ни с сего резко сдавило виски. Будто на голову натянули тесный металлический ободок.

«Кажется, такой был у меня в детстве… Я оставила его в… Где же?» — затягиваясь в безвременье, изо всех сил принимаюсь вспоминать я. Очень стараюсь вспомнить, но не могу. Снова наталкиваюсь на невидимую стену. В который раз за вечер бьюсь об нее лбом, пытаюсь пробить, но ничего не выходит. — Мне постоянно что-то мешает, — начинаю злиться я, — Что это? Чей это голос?'

Далекий женский тембр отдается в ушах едва различимым эхом. Он звучит отголоском слабого раската грома. Раскат приближается, обретает силу и четкость, и, кажется, я уже могу различить слова. С каждой секундой они гремят всё отчетливее и ярче. Звучат уже совсем рядом, хоть самой обладательницы этих слов я почему-то не вижу. Не вижу, но откуда-то знаю, что не всегда понимаю то, о чем она говорит. Но мне можно переспросить, если не поняла. Она разрешает. Она называет это «уточняющий вопрос». Есть ещё «наводящий», но такие задаёт только она.

«Девочки, — строго-назидательно, уже не грозовым эхом, а будто вживую, журчит в ушах чей-то мелодичный

голос, — ну что это такое? Разве медведь может летать?»

«Может!» — слышу я еще один голос. Настырный. Уверенный в своей правоте.

«Если только кубарем вниз», — отвечает первый голос невидимой мне женщины.

«А если к нему шарики привязать?» — спрашивает настырный.

«Это невозможно. Он ни за что не взлетит», — отвечает женский голос.

«Ни за что — ни за что?» — не смолкает голосок рядом.

«Абсолютно. Воздушному шару ни за что не поднять Михайло Потапыча в воздух».

«Совсем-совсем ни за что?» — не сдается звонкий и настырный рядом.

«Абсолютно», — категорично отвечает женский.

«Почему?»

«Потому что массы Михаило Потапыча и воздушного шара никогда не войдут в соответствие», — объясняет учительница.

«Почему не войдут в соо…тетствие?» — снова звучит настойчивый детский голосок.

«В со-от-вет-стви-е, — повторяет по слогам строгий женский голос. И объясняет. — Всё просто! Михайло Потапыч — слишком тяжелый. Шар — слишком легкий».

«А если привязать к мишке сто пятьсот мильёнов шариков, то взлетит?» — интересуется настойчивый девчачий голосок.

«Нет, — строго заявляет учительница, — все равно не взлетит!»

«Почему?» — голосок рядом начинает капризничать.

«Хотя бы потому, что такого числа не существует, — отвечает ей наша учительница, — Запомните: ваши утверждения должны быть логичны. Всегда и во всём!»

«Не понимаю», — разочарованно вздыхаю я и слышу:

«Что именно?» — обращается ко мне учительница.

«Что значит „ут… утрежденя“? — лепечу я, не уверенная, что правильно произнесла незнакомое слово. — „И ещё: 'логичны“?»

«Так. Запоминаем новое слово, девочки. „У-твер-жде-ни-е“, — по слогам произносит женский голос. Мы хором за ней повторяем. — Утверждение — это то, что вы говорите».

«А мы никакие утвер… жжения не говорим, мам. Мы просто хотим, чтобы Михайло Потапыч полетал», — слышится мне все тот же дерзкий голосок. Девчачий. Отдаленно знакомый.

«Не время умничать, Кейси! Запомните: во всем, что вы говорите, должна присутствовать логика».