Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
— Она была неплохим специалистом.
— Неплохим?
Он чуть прикрыл глаза, будто подтверждая мое уточнение, и продолжил:
— На марше никогда не пасовала. И била всегда в десятку.
— В смысле? Стреляла метко?
— Да. И любому могла дать отпор. Это многих сбивало с толку.
— Что именно?
— Диссонанс. Внешность кукольная, а крепкая была дама. Во всех смыслах. Но жесткая. Бескомпромиссная.
— Из одних плюсов, получается, соткана была?
— Ты видишь только плюс в жесткости
— Думаю, это не всегда полезно, но… бывают случаи, когда без этого не обойтись.
— Ну хоть задумалась — и то хорошо.
— Что хорошо?
— Хорошо, что свято не веришь в стопроцентную действенность этих качеств.
— Стопроцентную действенность… Ну почему не верю? Верю. Просто считаю не всегда полезными.
— А Ольга верила беспрекословно. И не шла на компромиссы.
— Понятно. А что еще?
— Из минусов… Могла быть безбашенной.
— Это как?
— Рисковой не в меру. И проигрывать не любила. Ненавидела себя в проигрыше.
— И в чем это выражалось?
— В несогласии с результатами… В стремлении переиграть партию… Упертой была. Иногда конфликтной.
— А папа?
— Василий… Полная противоположность Ольге. Сдержанный… Рассудительный… Спокойный… В общем-то, неконфликтный человек, если на больную мозоль не наступать.
— И много у него было таких мозолей?
— В памяти отложилась всего одна…
— И что же это за мозоль такая?
— Твоя мать. Он любит ее. Очень.
— Вы сказали «любит»?
Мой «допрашиваемый» не проронил ни слова в ответ.
— Вы считаете, что он жив? — уточнила я.
— Возможно, — через паузу ответил он.
— Жив и скрывается?
— Или скрывают.
— Кто? И зачем?
— Вероятно, есть причины, — ответили на второй вопрос, проигнорировав первый.
— Вы думаете, он в плену?
— Необязательно.
— Вы сказали «есть причины». Это причины, о которых вы не знаете? Или не хотите делиться?
— Не знаю, — честно ответил он. И добавил: — Пока.
Как же я обрадовалась этому ответу! Вернее, его короткому «пока», ведь оно означало, что он тоже ищет папу и хочет все выяснить. И это внушало оптимизм. — Вы поможете мне его найти?
— Ты так уверена, что он ещё жив?
— Мне хочется в это верить…
— Надежда умирает последней… Именно поэтому ты оказалась в «Империале»?
Я взглянула на него с немым вопросом.
— Искала встречи со мной, чтобы вытянуть вводные по отцу? — уточнил он.
— Опять двадцать пять… Я не искала… Я вообще не знала, что встречу вас здесь…
— Почему с этой темой не обратишься к деду?
— Потому что уверена, что не получу внятного ответа.
— Не убедишься, пока не попробуешь.
— В том -то и дело, что пробовала. И не раз…
— Не сдавайся.
— И не думала! Тем более, что вы проболтались! Теперь
— Проболтался? — задорно улыбнулся он. И добавил: — А может спровоцировал на реакцию? Чтобы пофиксить степень твоей упертости, ммм?
— Она высокая, даже не сомневайтесь!
— Вижу, — с улыбкой ответили мне.
— А это значит: меня никто не остановит. Ни дед, ни даже вы!
— Даже… Почему «даже»?
— Да вы же изворотливее его! Правда, на него я так активно, как на вас, не наседала…
— Это факт, да…
— Откуда вам знать?
— Верю в то, что не наседала. Абсолютно и безоговорочно. Эта честь была предоставлена исключительно мне. Во всех смыслах: прямом и переносном. — заявили мне, потянув за локон, намотанный на палец.
— Что вы хотите сказать? — И тут меня осенило: — Да вы! — возмутилась я и наполовину выбралась из-под одеяла, — Вы со своими намеками! Знаете что?!
— Что?
— Зачем вы постоянно все переворачиваете и «слетаете» с темы?! Мы говорили о папе, а вы опять об этом!
— О чем, об этом? И почему опять? — уже вовсю подтрунивали надо мной. Впрочем, вполне дружелюбно.
— Так всё! Разговор окончен!
— Согласен. Не бунтуй. И голову верни на место.
Я вгляделась в лукаво улыбающееся лицо и не заметила в нем ни издевки, ни сарказма.
— Ладно, — успокаиваясь, согласилась вернуть «голову на место» — на его плечо. И пробурчала, скорее для проформы: — Как же с вами трудно… Вечно виляете.
— Обхожу острые углы, — поправили меня.
— Это папа — острый угол?!
— Не сам. Информация о нем может стать травмирующей.
— Для кого?
— Для тебя. Закрыли тему. Тебе нужно отдохнуть. В идеале — поспать. Время ещё есть.
Я лежала, прислонившись щекой к его плечу и ощущала стойкое дежавю. В голове что-то торкнуло, а перед глазами стали неспешно всплывать «кадры» из моего давнего детства:
Мы с папой лежим на моей покрытой любимым покрывалом постели. Он рассказывает мне сказку про богатырей. Я слушаю, положив голову ему на плечо. Он читает сказку по памяти — слово в слово, как в книжке, хотя она лежит на тумбочке. Дедушка так не умеет.
«Тридцать три — это много, пап», — прерываю я его.
«Согласен. Когда вырастешь, тебе будет достаточно и одного, но настоящего».
«Какой это — настоящий, пап?»
«Тот, который сделает тебя счастливой».
«Как это счастливой?»
«Это значит, он будет тебя любить… Защищать… И баловать. Иногда».
«Как ты?»