Вспомни о Флебе
Шрифт:
Управляемый робот будет больше, чем просто его глазами и ушами, если станет нести вахту на поверхности планеты, на базе Оборотней или близ неё, больше, чем помощником при несомненно лихорадочных попытках вооружиться или спрятаться, которые придётся предпринять, если робот забьёт тревогу. И одновременно меньше.
Думай о приятном! Думай о хорошем! Разве он не был когда-то умным? Да, действительно.
Побег с военного корабля даже по его собственным оценкам был просто захватывающим, блестящим и мастерским. В любых других обстоятельствах, кроме чрезвычайной необходимости, его мужественный гиперпространственный прыжок так глубоко внутрь шахты тяготения можно было бы назвать чрезвычайным сумасбродством, но так или иначе, он сделал его с чудовищной ловкостью… И его чудовищный переход из гиперпространства в реальное был не только блестящим
И после всего этого он заперт здесь, интеллектуальный калека, философская тень своего прежнего «я».
И приходилось только ждать и надеяться, что если кто-то придёт его искать, то этот кто-то будет настроен дружественно. Культура должна разобраться. Мозг был уверен, что его сигнал сработал и где-нибудь перехвачен. Но идиране в этом тоже разбирались. Мозг не верил, что они попытаются просто прорваться сюда с боем, так как и они не сочтут хорошей идеей настроить против себя Дра'Азон. Но что произойдёт, если идиране найдут путь сквозь Тихий Барьер, а Культура — нет? Что произойдёт, если весь регион вокруг Сумрачного Пролива будет занят идиранами? Попади он в руки идиран, ему останется только одно. Но он противился мысли о саморазрушении не только по личным причинам, он противился вообще разрушению вблизи Мира Шара — по тем же соображениям, которые должны удержать идиран от попытки прорваться сюда с боем. Но если его захватят на этой планете, это будет последним мгновением, когда возможно саморазрушение. Если идиране смогут забрать его с планеты, то они сумеют найти путь помешать и его саморазрушению.
Может быть, этот побег вообще был ошибкой. Может, ему следовало погибнуть вместе с остальным кораблём и избежать всех этих сложностей и забот. Но тогда, поняв, что оказался так близко к Планете Мёртвых, он воспринял это чуть ли не ниспосланной небом возможностью спасения. В любом случае ему очень хотелось жить, даже если бы он был убеждён, что побег — ошибка, он счёл бы расточительным отбросить такой шанс.
Ну, теперь ничего не изменить. Он здесь и вынужден ждать. Ждать и размышлять. Рассматривать всевозможные решения (очень немногочисленные) и всевозможные ситуации (весьма многочисленные). Как можно лучше прочесать накопитель памяти на предмет всего, что может оказаться хоть немного важным, может помочь. Например (единственная действительно интересная информация могла быть плохой), он открыл, что идиране, вероятно, задействовали одного из Оборотней, который когда-то служил в штабе управляющего на Мире Шара. Конечно, этот мужчина мог уже погибнуть, быть занят выполнением другого задания или находиться слишком далеко. Могла быть неверной информация о нём, могла ошибаться секция сбора информации Культуры… Но если нет, тогда очевидно, что идиране пошлют этого человека, чтобы разыскать что-то, что прячется в туннелях Командной Системы.
В мозг была встроена — на всех уровнях — убеждённость, что нет такого понятия, как плохие знания, разве только в очень относительном смысле. Но ему всё-таки хотелось бы не иметь этого кусочка информации в своём накопителе. Ему было бы куда приятнее ничего не знать об этом человеке, этом Оборотне, который знал Мир Шара и, предположительно, работал на идиран. (Мозг поймал себя на бессмысленном желании узнать имя этого человека.)
Но если есть хоть капелька везения, человек этот сюда не доберётся или Культура явится первой. Или существо Дра'Азон почует бедственное положение мозга-собрата и поможет ему… или ещё что-нибудь.
Мозг ждал в темноте.
…Сотни этих планет были пустыми, сотни миллионов башен, маленькие камеры, шкафы и ящики, и карточки, и место для цифр и букв — это всё было, только ни на одной из карт ничего не было написано… (Иногда мозгу нравилось воображать, как он бродит узкими коридорами между шкафами, а его дистанционно управляемый робот парит между ящиками с карточками, полными записанных воспоминаний, от комнаты к комнате, с этажа на этаж, километр за километром, по комнатам, что погребли под собой континенты, заполнили океаны, сровняли с землёй горы, покрыли поваленные леса и пустыни.)… Целая система тёмных планет, эти миллиарды квадратных километров пустой бумаги, представляющей будущее мозга, комнаты, которые он заполнит в своей будущей жизни.
Если
ЧАСТЬ VII
ИГРА-КАТАСТРОФА
— «Катастрофа» — игра, запрещённая повсюду. Сегодня вечером в этом неприспособленном здании у площади под куполом они соберутся: игроки Кануна Разрушения… отборнейшая группа богатых психопатов человеческой Галактики, чтобы принять участие в игре, которая относится к действительной жизни так же, как «мыльная опера» к классической трагедии.
Это Город Двух Гаваней Эванаут на Вавач-орбитали, той самой орбитали, которая примерно через одиннадцать стандартных часов будет распылена на атомы, потому что война между идиранами и Культурой в этой части Галактики вокруг Сверкающей Стены и Сумрачного Пролива достигла нового пика в безоглядной защите своих принципов каждой из сторон и нового низшего уровня человеческого разума. Грифы-стервятники привлечены непосредственно предстоящим разрушением, не знаменитыми мегакораблями или лазурно-голубыми техническими чудесами Кругового Моря. Нет, эти люди собрались сюда только потому, что орбиталь приговорена к скорому взрыву, а они считают очень увлекательным сыграть в «катастрофу» именно в таком месте, что стоит у края аннигиляции — в обычную карточную игру с некоторыми утонченностями, которые и делают её привлекательной для душевно нездоровых.
Они играли на многих мирах перед тем, как те сталкивались с кометой или метеоритом, в кратерах вулканов перед извержением, в городах, которые должны быть распылены атомными бомбами в ритуальных войнах, на астероидах на пути к центру звезды, перед надвигавшимися горами льда или лавы, внутри таинственных космических кораблей чужих рас, найденных пустыми и брошенными и выведенными на курс к чёрной дыре, в просторных дворцах перед разграблением сбродом андроидов и повсюду в таких местах, на которых вам вовсе не хотелось бы находиться, после того как их покинули игроки. Вам может показаться странным такой метод щекотать себе нервы, но мне кажется, что в Галактике должны быть и такие чудаки.
В общем, они прибыли, эти супербогатые паразиты, на нанятых кораблях или собственных крейсерах. Сейчас они будут медленно трезветь, подвергать себя косметическим операциям или поддерживающей терапии — или и тому и другому, — чтобы сделать себя приемлемыми для того, что у этих духовно сдвинутых считается нормальным обществом, после того как месяцы и месяцы проводили в самом дорогом и невероятном разврате и извращениях, которые им были особенно по вкусу или просто модными в настоящий момент. Одновременно они или их прихлебатели сгребали в кучу свои эойшанские кредиты — только монеты, не банкноты — и прочёсывали больницы, ночлежки и дома-холодильники в поисках новых «жизней».
Появились и болельщики — фанаты «катастроф», охотники за удачей, неудачники в предыдущих играх, отчаянно надеющиеся на новую попытку, для которой им нужно лишь набрать денег и «жизней» — и свойственный игре-катастрофе сорт человеческих отбросов: моти, жертвы эмоциональных «радиоактивных осадков» при игре, эмоциональные маньяки, живущие только ради того, чтобы слизывать крошки экстаза и муки, падающие с губ их героев-игроков.
Никто точно не знает, как эти различные группы узнают об игре и как им удаётся вовремя оказаться в нужном месте, но новость всегда доходит до тех, кто её действительно очень хочет или должен услышать, и они словно вурдалаки собираются вместе, готовые к игре и разрушению.
Первоначально «катастрофа» разыгрывалась непосредственно перед катастрофами, так как она проводилась и в таких местах, которые лишь отдалённо напоминали цивилизованную Галактику — частью которой, верите вы или нет, воображали себя игроки — только во времена крушения закона и морали, в путанице и хаосе, которые предшествовали этим событиям. Теперь следующие за игрой взрыв сверхновой, уничтожение планеты или что-то ещё того же порядка рассматриваются как метафизический символ смертности всех вещей, и так как «жизни», которые принимают участие в Большой Игре, исключительно добровольцы, многие миры — как и добрый старый, ориентированный на удовольствия Вавач — позволяют игре состояться с официального благословения властей. Некоторые говорят, что игра уже не та, что была раньше, что она стала даже чем-то вроде общественного события. Я же утверждаю, что это по-прежнему игра для безумных и испорченных, богатых и безрассудных. В играх-катастрофах до сих пор умирают люди, и не только «жизни», и не только игроки.