Встать, суд идет! (сборник)
Шрифт:
«На пару месяцев хватит», – подумала Татьяна. И они стали обсуждать детали предстоящей поездки.
6
Татьяна больше не прятала лицо за маской при Журавлевой, чье двухнедельное пребывание в больнице протекало стандартно – с перевязками, инъекциями и лечебной физкультурой. Татьяна была готова к тому, что Журавлева узнает ее, закатит истерику, разбирательство, зловонным скандалом вспыхнет подозрение во врачебном вредительстве. Но Журавлева истерик не закатывала. И того, что случилось позднее, Татьяна совершенно
Журавлева не отблагодарила Таню, то есть не принесла гонорар в конверте. Правильно сделала! Пете Сомову она подарила бутылку виски уникальной ценности – чуть ли не столетней выдержки. Петя растерялся от восхищения: по какому же случаю надо это пить? Журавлева уходила из больницы, когда Таня была на операции, они даже не попрощались.
Через три дня после выписки Журавлевой к Тане пришел посетитель. Лысый немолодой мужчина с пухлым портфелем.
Он сел на стул в крохотном кабинете Тани, устроил портфель на коленях, достал платок и принялся вытирать лысину:
– Я сюда прямо как на шпионскую явку. В онкологическую больницу! На вахте сказал пароль: «К Назаровой на перевязку!» На меня посмотрели подозрительно, но пропустили.
«Подозрительно – это нормально, – подумала Таня. – Большинство моих пациентов женщины».
Волокиту с выписыванием пропусков для старых пациентов обходили именно таким образом: больные называли фамилию врача и произносили кодовое слово «перевязка».
– Маргарита Георгиевна сказала, что обычная практика: позвонил, договорились о встрече, приехал – в вашем случае может не сработать.
«Кто такая Маргарита Георгиевна? – хотела спросить Таня и вспомнила, что так зовут Журавлеву. – Она теперь мне будет больных поставлять?»
Но лысый человек с портфелем никак не походил на просителя, явившегося хлопотать за жену, тещу или близкую родственницу.
– Меня зовут Федор Иванович Панкратов, – представился мужчина и протянул визитную карточку. – Я адвокат.
А далее он заговорил о том, что действует по просьбе Маргариты Георгиевны, что приглашен для пересмотра дела о разделе имущества между Татьяной и бывшим мужем. Надо подавать иск по вновь открывшимся обстоятельствам и не тянуть, так как срок давности скоро истечет. Татьяна должна выдать ему, Панкратову, нотариальную доверенность. Адвокат перечислил, какие документы соберет для суда сам, а какие необходимо предоставить Татьяне. Обрисовал систему аргументации, на которую будет опираться.
Панкратов говорил механически, как человек, привыкший вести беседы на профессиональные темы с дилетантами. Он растолковывал термины, статьи законов, процессуальные тонкости. В его речи не было отступлений, если он приводил примеры, то не с целью развлечь собеседника, а исключительно для подтверждения ранее высказанной мысли.
Для Татьяны появление адвоката и возможность пересмотра судебного дела были настолько неожиданны, что она растерялась. Не сразу отвечала на простые вопросы, нервно щелкала суставами пальцев. Она боялась поверить, надеяться, но почему-то с ухмылкой спросила:
– Это будет правосудие по блату? Справедливость по знакомству?
– Так ведь будут правосудие
И еще добавил, что советует подать второй иск на бывшего мужа, выплачивающего алименты не в полном объеме. Татьяна брезгливо сморщилась.
– Я сталкивался с вашим экс-супругом на процессах, – сказал адвокат. – Нет ничего зазорного в том, чтобы юриста, обращающегося с законом, как с дышлом, принудить выполнять тот самый закон.
«Наверное, какие-то личные счеты, – подумала Таня. – У них в судах, как у нас в больнице. Нет, у нас честнее и правильнее».
– Процесс снова будет вести Журавлева? – спросила Таня.
– В арбитражном суде дело может вернуться для пересмотра к тому же судье, а в судах общей юрисдикции это исключено.
Татьяна не поняла и переспросила:
– Значит, не Журавлева будет судить?
– Ведь Маргарита Георгиевна серьезно больна. У нее… судя по этой клинике, рак.
На лице адвоката впервые мелькнула эмоция – ужас, замешанный на суеверном страхе подхватить аналогичное заболевание.
– Ну, что рак? – беспечно пожала плечами Таня. Это выступление у нее было давно отработано. – Болезнь как болезнь, прекрасно лечится даже на поздних стадиях. Ваша… наша Журавлева через месяц спокойно выйдет на работу.
«И будет судить одних – по закону, других – по блату, – добавила Таня про себя. – Теперь я удостоилась попасть в категорию блатных. А что делать?»
Она не рассказала родителям про пересмотр дела. И сама не ходила на судебные заседания. Это было ее условием – «второй раз мы не выдержим подобного испытания». Для адвоката Панкратова отсутствие истца и третьих лиц создавало трудности, но он справился с ними успешно. Не без влияния Журавлевой? Кто знает.
Когда все инстанции обжалования были пройдены, когда уже никто не мог ничего изменить, Татьяна, опасаясь, что радостная весть вызовет такой же эффект, как весть трагическая, за ужином начала издалека:
– Хотела отправить вас в санаторий, путевки забронировала, но, боюсь, придется отложить. Есть хорошая новость, но с большими последующими хлопотами.
– Ты взяла ипотеку! – констатировал папа.
– Доченька, не надо! – воскликнула мама. – Не надо тебе на двадцать лет в кабалу. Мы обсудили, но не успели тебе сказать. Да и когда сказать? Работаешь, как лошадь. Домой придешь, с Игорьком занимаешься, потом падаешь замертво. Утром ни свет ни заря снова на работу. Таня! Нам здесь хорошо живется. Все вместе, все родные…
– Ипотеку я не брала, – перебила Таня, – зарплата не позволяет. Но наше судебное дело по разделу имущества пересмотрено. Нам присудили две трети стоимости квартиры, в которой живет Вадим. И еще мне причитается солидная сумма алиментов, заныканных бывшим мужем.
Родители не выказали поначалу бурного восторга. Мама и папа долго и мучительно залечивали раны несправедливого суда, убеждали друг друга забыть о несчастье, продолжать жить, исходя из главной установки: все родные вместе и здоровы. Что случилось, то случилось, не исправишь, забыть и приказать себе не вспоминать.