Встреча от лукавого
Шрифт:
Причитая, бабуля успевает поцеловать меня, обнять Петьку и наконец прижимает к себе Тоньку, целуя ее в макушку. Она так рада нам, так хотела, чтобы мы к ней приехали, она не знает, куда нас усадить, и хочет спросить обо всем сразу, и получается веселая суматоха, поверх которой набирает обороты «Пивная бочка».
– Тонь, уймись с пианино. – Петька совсем очумел от шума. – Потом поиграешь, ну что мы друг друга перекрикиваем.
Другой бы ребенок заартачился – но не наша Тонька. Она послушно закрыла крышку пианино и повернулась к нам на вертящемся стульчике. Много времени я сама на этом стульчике просидела: пианино здесь вещь невиданная, даже в клубе не было, а когда я приезжала на каникулы, по программе музыкальной
Этот инструмент отдала нам бабушкина приятельница, и бабушка Маша наняла машину, чтобы его доставили в дом бабули Вали. Когда его выгрузили, половина села сбежалась смотреть, а я, тогда семилетняя, исполнила эту самую «Пивную бочку», страшно трудную для меня в тот момент – я только год училась музыке, а эту мелодию разучила вместе с бабушкой Машей, играя с ней в четыре руки. И я играла ее соседям, боясь сбиться с такта или спутать пальцы, но как я гордилась, что меня слушают! Я тогда поняла, что музыка – универсальный переводчик человеческих эмоций. Конечно, не такими категориями я в тот момент мыслила, но общее направление было такое.
У нас в квартире было новое пианино, купленное бабушкой сразу, как только меня приняли в музыкальную школу. На даче стоял старый черный рояль, принадлежащий еще бабушкиной маме, мы с Петькой покрасили его в голубой цвет, а я разрисовала его цветами и прочими красотами, но звучать хуже он от этого не стал. Я люблю играть на рояле или на пианино. Но когда я вышла замуж, Виктор решил, что пианино в доме лишнее, и продал его, не спросив меня. Мы же одна семья, чего стесняться? Я пришла домой, а пианино нет. Радостный Виктор рассказывал матери, как он выгодно обтяпал дельце. Я очень расстроилась, а Виктор рассердился – вот же, живые деньги, зачем замужней женщине баловство с бренчанием?
Бабуля пианино трепетно хранила все эти годы, и я с удовольствием играла для нее, когда приезжала в гости.
– Обедать, дети, обедать! – Она достает из шкафа скатерть. – Лина, что у тебя с голосом?
– Простыла…
– Простыла! Вот беда… ну, ладно, тут побережешься, я тебе на ночь калины дам с сахаром, куда только вся хворь денется. – Бабуля достала тарелки из буфета. – Так, а это что?
Щенок пристроился под столом, мы и забыли о нем. А он решил, что будет вполне разумно остаться в теплом доме, где есть люди, где его вполне могут угостить чем-то вкусным, нежели отправляться на улицу, где холодно и скучно.
– Бабулечка, пусть он останется! – Тонька заканючила самым ангельским голосом. – Пожалуйста, бабуля!
– Не дело это – собаку в дом впускать. – Бабуля погладила Тоньку по голове. – Ну да ладно. Мойте руки и за стол.
Я улыбаюсь – все так, как и раньше. Мне хочется пойти в свою комнату и улечься на кровать, укрывшись одеялом, послушать дом, послушать мир за окном, нырнуть в знакомые звуки и ощутить себя в безопасности.
День плавно перешел в ранние сумерки, а во дворе раскалился мангал – Петька затеялся с шашлыками, как обещал. Тонька крутится вокруг него, рядом с ней щенок. Двор освещает несколько лампочек, так что им вполне хорошо вместе, а мы с бабулей поговорим о наших делах. После смерти бабушки Маши мне стало не с кем разговаривать. Не с Люськой же обсуждать то, что меня волнует!
– Так, значит, избавился Петька от змеищи-то. – Бабуля удовлетворенно кивает. – Ну, в добрый час. Хорошо, что девчоночку забрал, извела бы Светка ребенка, мать из нее никакая. Погоди, она пить еще станет да хахалей водить! А что ты от своего индюка надутого избавилась, тут я рада-радешенька. Что ж вы, птенчики мои, таких-то себе присудобили,
Я, конечно, не стала рассказывать подробности – не хочу, чтобы бабуля переживала, она очень близко к сердцу все принимает, что касается нас.
– Колька приезжал…
Это было сказано словно вскользь, но я-то знаю, что не вскользь. Колька – это Петькин отец.
– Чего хотел?
– А чего и всегда. – Бабуля презрительно хмыкнула. – Денег просил да спрашивал, кому я дом отписала. Дети-то выросли и разъехались, старшая дочь, что от Нинки, замуж в городе вышла, средняя, которая от Катьки, в соседнем селе спивается вместе с мужем, как и Катька спилась. А младший, Колька тоже, который от покойной Татьяны, женился только, жену в дом привел и не поладил Николай с невесткой, вот и думает, куда ему теперь, дом тот, что сейчас, – не его, а Татьяны, его жены последней, что померла в прошлом году. А она его сыну отписала, вот и остался мой Николай у разбитого корыта, всю жизнь баб перебирал да от детей бегал, а на старости лет и податься некуда. Так-то… А мне жаль, родной сын все-таки, хоть и пустой человек, а сердце материнское болит за ним.
Надо же, я и не знала. Ни я, ни Петька никогда в глаза не видели никого из той родни, незачем было.
– Пустой мужик вырос, и вся его порода пустая, – бабуля вздохнула. – Кроме Петюшки нашего, он в мою, елизаровскую, породу пошел. Мой отец, Зиновий Ефимович Елизаров, большой хозяин был, золотая голова и мастер на все руки. Да кабы учился он, то дошел бы до больших чинов, но какая тут наука? Школу окончил да курсы в двадцатые годы – зоотехником работал. Уважали его очень, он дело свое знал и все мог, что руками мужик уметь должен. А меня замуж черти вынесли за Василия, словно в омут я нырнула, да с головой. Пока не прибрал его Господь, чтоб под ногами у меня не путался. Пустой мужик оказался – не хозяин, да еще и болтун. Николка в него пошел натурой, то-то мамаша ваша даже фамилию его брать не захотела – знала, какое он золото. Уж он и женился опосля да разводился, новых детей прижил, а ума не нажил, так-то. Ничего, Ангелинушка, все наладится, все образуется, птичка моя ненаглядная, деточка моя золотая! Ты же у меня умница, красавица, хозяйка – да неужто не найдется тебе хорошего человека, ни в жизнь не поверю! А что обожглась – ну, что ж, все бывает на свете. Перемелется – мука будет, так-то.
Она гладит мою руку своей шершавой ладонью, и мне хочется плакать. Так соскучилась я по бабуле, а уж как по бабушке Маше истосковалась…
– Мария, Царствие ей Небесное, глядит на вас и радуется. – Бабуля вздохнула. – Светлая душа была, а счастья бог не дал, одно счастье уже на старости пришло – внуки.
– Бабуль…
– Что, моя птичка?
– Переезжай с нами жить. Ну что ты тут одна… и мы тоже без тебя скучаем. А сейчас работа у нас такая, что дома допоздна не бываем, и Тонька будет без присмотра… переезжай, а?
Не буду я никакого подхода искать, потому что хочу, чтобы бабуля оставалась с нами – столько, сколько ей отпущено. И если она согласится…
– А я, пожалуй что, и перееду.
Я ушам своим не поверила. Ведь думала, уговаривать придется, а она вот так сразу и согласилась. И я от счастья просто замерла.
– Что, не ждала? – Бабуля смеется. – Сама подумай, что мне тут осталось жизни? И что ж я, одна здесь куковать стану? Соседи соседями, но они чужие люди. Дом оставлю Николаю, какой он ни есть, а мой родной сын. Вам этот дом ни к чему, у вас своя жизнь, а он пусть живет, хозяйство держит – глядишь, опомнится, немолодой уж. А я при вас доживу, большего мне не надо. Вот только как я к квартире привыкну… да и Бобика надо будет забрать, и коза у меня, не бросить, кур десяток, резать жалко, хорошие куры, и кошка вот-вот окотится…