Встречи на ветру
Шрифт:
– Предлагаю все-таки, – прерывает речи Клары Ивановны Максимилиан Максимович, – сесть за стол.
Уселись. Хозяйка с краю: «Мне так удобнее, ближе к плите». Мы по обе стороны. Крышка чугунка открывается, и горница наполняется головокружительным ароматом. Пахнет отварной картошкой, хорошо сдобренной укропом. Эти ароматы перемешиваются с запахами малосольных огурцов. Честное слово, ни в каком ресторане вы не попробуете такого. Это мое мнение подтверждает Максимилиан.
– Едал я во многих ресторанах. В Париже и в Лондоне,
– Так у них все ростят на химии. Никитка тоже насаждал химию где ни попадя. Оно, конечно, урожаю больше, но вкус-то пропадает.
Выпили водки. Помолчали.
– Ну как Вам наша казенка? – пытливо спрашивает Клара Ивановна.
– Давно не слышал такого названия. Водка как водка.
– Оно и верно. Вот Вы привезли что-то иностранное, – Клара Ивановна, прищурившись, пытается прочесть этикетку: – Выски. Это что же такое? Из чего оно гонится? Наши мужики гонят самогон из картофеля. А это из чего?
– Ячмень, – отвечает Максимилиан.
– Ячмень у нас идет на пиво. Это тоже пиво?
– Это шотландский самогон.
Максимилиан ни с того ни с сего начал декламировать стихотворение Роберта Бернса:
Трех королей разгневал он. И было решено, что навсегда погибнет Джон Ячменное Зерно. Велели выкопать сохой могилу короли, чтоб славный Джон, боец лихой, не вышел из земли. Травой покрылся горный склон, в ручьях воды полно, а из земли выходит Джон Ячменное Зерно.
Декламацию журналиста прервала Клара Иванова. Она, к нашему обоюдному удивлению, заявила следующее:
– Вы из всего, что написал Бернс, выбрали это – оно и понятно. Пьяницу видать по голосу и походке.
– Помилуйте, Клара Ивановна, – взмолился Максимилиан. – Мой дед служил попом. Мой отец был профессором-историком в Московском университете.
– Ничего не значит. – Мне любопытно слушать перепалку простой крестьянки и уважаемого и известного журналиста. – А Ваш прапрадед, может быть, был запойным пьяницей. Вы что-нибудь о генетике слыхали?
Я и Максимилиан поражены.
– Я сражен. Свое генеалогическое древо я составил лишь до прадеда. Он, правда, судя по семейным преданиям, был мужчиной крутого нрава, но был ли он алкоголиком, об этом ничего неизвестно.
Их диспут прервал, как это бывает в пьесах, стук в окно.
– Клара, – раздался мужской голос, – твоя жиличка в банью хочет.
– Петро, – отозвалась Клара Ивановна, – зайди и ко мне. – Желаешь со своим товарищем попариться?
– Я желаю, – упредил меня Максимилиан. – Давно не парился в русской бане. Финская сауна по сравнению с ней ничто.
– Наш пострел везде успел. Так и идите.
Вошел Петр.
– Привет честной компании. Об чем водку гуляем?
Оборот речи – что надо бы запомнить. Люблю, знаете ли, иногда в компании шокировать людей.
– Гость
– А то. Моя банья до утра продержится.
– Тогда садись. Выпей с нами.
Начался процесс питья шотландского виски. Максимилиан пьет спокойно: что ему эта заморская самогонка. Я пережидаю. Петр сначала нюхает.
– У меня лучше. Меньше сивухи, – после этих слов опрокидывает стопку в рот. Молчит секунды две и выдавливает из себя одно слово: – Косолыровка, – прикрывает глаза. – Но пить можно.
– Повторим? – предлагает Максимилиан.
– Догоним, – отвечает Петр.
Догнали. Клара Ивановна встает из-за стола.
– У меня в печи ещё чугунок, – отходит к печи.
Максимилиан и Петр переглядываются. Решено: будут пить третью стопку. Отмечу, в бутылке 0,75 литра, стопка емкостью 0.75 миллилитра. Подсчет прост – десять стопок. Не знаю, пил ли и, если пил, то сколько, Петр, а Максимилиан уже выпил три стопки водки-казенки. Себя в расчет я не беру. Итак, начинаем эксперимент. О бане позабыли.
Чугунок водружается на стол, крышка снимается, я жду знакомого аромата. Но на этот раз из чугунка исходит запах чего-то очень знакомого. Пахнуло детством.
– Не знаю, как у вас там, в столице, а мы без каши никуда. Пейте свою самогонку и закусывайте кашей, – сказала Клара Ивановна и удалилась за занавеску. Там у неё койка.
– Это грандиозно, – говорит Максимилиан, стараясь четко выговаривать каждое слово, – на столе полно изысканной закуски, а я буду кушать кашу.
– Наша каша и есть Ваш изыск. Вы попробуйте, – Клара Ивановна сердита. – В ваших парижах такого не подадут.
Клара Ивановна оглядела стол взглядом Наполеона пред сражением при Аустерлице, невнятно пробурчала что-то и ушла к себе за занавеску. Трапеза продолжалась. В чугунке оказалась гречневая каша с мелко порубленными кусочками слабожирной свинины. Тут мясорубок нет, зато вкус такой каши превосходен. Бутылка виски «Johnny Walker Black» опустошалась быстро. Быстрее, чем чугунок с кашей. Мне стало ясно, что в баню я сегодня не попаду, а забота о здоровье Максимилиана меня посетила. В какой-то мере я чувствовала себя ответственной за него. Он приехал сюда не к кому бы то ни было: он ко мне приехал.
– Мужик, – говорит Петр, – ты из каких будешь? Говоришь вроде по-нашему, а выглядишь как шпион. Я в городе бывал, там мужики тоже не в телогрейках ходят, все больше в костюмах, а кто и в шляпе, но такого я не видал.
– Наш я, Петя, наш, – Максимилиану трудно говорить. – Просто бываю за границей. Шмотки оттуда. А так я весь советский. I am a soviet person.
Так я предполагала, Максимилиан захмелеет быстрее Петра.
– Я же говорю, шпион, – по-своему понял фразу о том, что Максимилиан советский гражданин Петр. – Ну и черт с тобой.