Встречи на ветру
Шрифт:
– Идут, – и он разглядел, но реакция иная, – коновалы. Знаю я наших врачевателей. У них тоже план. Сейчас упекут в больницу, надо не надо, и отчитаются: ещё одна единица госпитализирована.
Раскрылся наш журналист-международник: ему все советское как кость в горле. Вспомнила его речи в гостинице «Астория». Жил в номере люкс, завтраки ему подавали в номер, машину присылали из гаража обкома, а он сидел в кресле и поносил советскую систему образования. Она и несовременна, она и не отвечает требованиям настоящей демократии. А как он язвительно отзывался о наших инженерах!
– Вы хотите помереть дома?
– Естественно, дома. Не на больничной же койке, – Максимилиан раздражен, и я прекращаю разговор. Тем более, что пришли врач и санитар.
– Кому плохо?
– Плохо в наше время всем, кто не лишен разума, – отвечает Максимилиан.
– Понятно, – говорит врач. – Что с товарищем? – это уже вопрос обращен ко мне.
– Жаловался на боли в животе.
Максимилиана Максимовича, после того как врач скорой помощи осмотрел его, отвели к машине и повезли в Центральную клиническую больницу – на этом настоял сам больной. Врач сердито пробурчал: «Напрасно спалим бензин, там лечатся только большие начальники».
– Вы езжайте в гостиницу «Дружба». Там на ваше имя забронирован номер, – сказал Максимилиан, и ему опять стало плохо.
Осталась я сидеть на мягком диване в купе вагона номер пять экспресса «Красная стрела» с багажом журналиста-международника и со своим чемоданом.
– Так и будете сидеть тут? – проводник начала собирать постельное белье. – Нас скоро оттащат на запасной путь.
– А куда я денусь с этим уродом? – ткнула ногой по чемодану.
– Хочешь, вызову носильщика? Он до стоянки такси дотащит.
Другого варианта у меня не было, и я согласилась.
Носильщик с бляхой на фартуке, прямо как в детском стишке, загрузил тележку и резво – я едва поспевала – повез её к выходу. Народ толкается, ругается, смеётся, все больше отдыхающие, вернувшиеся с юга. «Черт возьми, – спотыкаясь, думаю я, – а когда я побываю на море, своем Азовском?»
– С Вас два рубля, – тележка стоит у знака «Такси», где всего три машины и длиннющая очередь. Прибыл поезд из Сочи; народ в очереди загорелый, с облупленными носами, от багажа исходит аромат фруктов. Эх, ма! Вслух произношу, люди оборачиваются. По-своему мой возглас воспринял носильщик, который продолжал стоять со своей тележкой рядом.
– Ты тут до вечера простоишь, это точно. Накинь рубль, подгоню машину.
– Это осуществимо?
– У нас в Москве все осуществимо. Были бы деньги.
– Один черт! – громко говорю я, в очереди шум. – Спокойно, граждане, соблюдайте порядок в очереди. У нас, в Москве, мы второй Варшавы не допустим.
– Нормальный ты парень, погляди за моей тележкой, я мигом.
Время я не замечала, но точно то, что за то время, которое понадобилось носильщику для того, чтобы вернуться, ни одной машины не подошло.
– Иди за мной, – командует
Обежали какое-то сооружение и оказались рядом с железнодорожным мостом. Машин полно, но какая из них повезет меня?
– Видишь «москвич» зеленый? Топай, он тебя и повезет.
– А багаж?
– О черт! Лады, идем вместе.
«Москвич» был стар, как и его владелец.
– Три рубля, – с ходу заявил он.
– Рубль пятьдесят, – торгуюсь я.
– Два пятьдесят.
Сошлись на двух рублях.
– А ты баба не промах, – произнес носильщик, загружая чемодан Максимилиана в багажник машины. Глянула в заднее стекло, носильщик машет мне рукой. Не поверите, этот грубоватый мужчина на тот момент был для меня самым близким человеком. Что я стану делать в Москве без моего опекуна Максимилиана Максимовича? Денег у меня практически нет. Правда, я прихватила с собой две монетки из «сундучка» Наума, но кто мне их тут обменяет на рубли?
В «Москвиче» пахнет то ли прогорклыми овощами, то ли отсыревшими портянками. В такой, с позволения сказать, атмосфере я долго не протяну. А водитель этого автомобиля явно не торопится.
– Вам к «Пекину»?
– Я же Вам скала, гостинца «Дружба».
– Это для хрущевцев она «Дружба», а для нас, сталинских соколов, все равно «Пекин».
Владелец «Москвича» оказался говорливым.
– Ваш Хрущев, – я не возражаю, – рассорился с Мао Цзэдуном в пух и прах, идиот, и мы получили Доманский. Дружба, – язвительно процедил он. – Какая дружба теперь? Уважать надо китайцев. Они не чета нам.
Машина выехала на улицу Горького. Виден своеобразный силуэт здания гостиницы. Он поражает столицы своим великолепием.
– Чтоб Вы знали, гостиница «Пекин» – памятник истории и культуры. Начали строить при Сталине, а открыли при Никите. Не хвастаясь, скажу: я присутствовал на её официальном открытии.
– Вы строитель?
– Я-то?
Машина свернула с улицы Горького.
– Нет. Я служил на Лубянке.
Мне все стало ясно: чекисты до сих пор чтут память Сталина. И не они одни. Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев тоже уважительно отзывается о Верховном Главнокомандующем.
– К главному входу нам с моим «Москвичом» не по чину. А чемодан ваш дотащу, не извольте беспокоиться. Мы, москвичи, народ культурный. Не то, что пришлые. Понавезли лимитчиков, не продохнуть.
Подобные речи я слыхала и в Ленинграде. А кто, я вас спрашиваю, будет в непогоду класть кирпичи? Или стоять у револьверного станка, от которого к концу смены в волосах, как ни укрывай их, набьется столько пасты ГОИ, что хоть налысо стригись.
У входа в гостиницу мы распрощались.
– Меня Василем Павловичем зовут. Чтоб вы не подумали, что я кого-то боюсь. Отбоялись мы. И на, вот, держите.
Сунул мне мои два рубля.
– Я по дружбе Ваське услужил. Он у меня в отделении старшиной был. Высококлассный взрывник. Вы о партизанах определенно читали, а настоящие партизаны это мы, разведдиверсионные отряды НКВД.