Встречи с искусством

Кошелева Инна Яковлевна

...Читаю дневник дальше. Преодолено отчуждение девочки с классом. Окончена школа. И отношения с искусством становятся повседневной, спокойной (если можно так выразиться применительно к искусству) и крепкой связью.

8. ЛИЧНО В ОТВЕТЕ

«Меня преследуют неудачи. В институт не поступила. Мой медицинский лопнул. На год! Или совсем? Уверена ли я, что выбрала свою профессию? Или я тянусь за Милкой и Сашей? Они-то поступили. Саша не мог не поступить. Милке немного повезло. А я... А я работаю лаборанткой в собственной школе — обычный путь «неудачниц».

Зато много читаю. И то, что хочется. Впервые в жизни — совсем не по программе, не к экзаменам, не потому, что надо, а для себя, для души. Снова Пушкин, снова Толстой,

впервые по-настоящему Достоевский. Что выношу из всего этого? Много разного. Но главное «впечатление» — быть человеком на земле трудновато: приходится постоянно проверять себя — не поступилась ли достоинством. Вот, кажется, абстракция — достоинство. Его нельзя представить и сформулировать, просто нельзя. Однако каждый внутри себя знает, что это такое. Это все. Начни я ловчить с институтом, как Алька из нашего класса, и меня нет, я не существую, я убита живьем. Пушкин знал, что это такое. Мне кажется, не из пустой и плоской ревности шел он на дуэль с Дантесом — он защищал, щепетильно защищал и свою честь и честь семьи. А честь — это то же достоинство. Для меня все его герои вполне живые люди. Та же Татьяна. С ее непонятной на здоровую логику верностью старику. Наверняка вокруг нее были веселые адюльтеры, многие флиртовали. А она со своей подлинной и давней любовью не решилась на шаг, о котором окружающие, скорее всего, не узнали бы. А если и узнали, то не осудили — дело-то обычное. Она, страждущая, несчастная, обделенная судьбой, верна прежде всего самой себе».

И новая запись в продолжение этой.

«Если человек переступает нравственные нормы, он разрушает себя и окружающих. Человек не один, он связан со всем множеством незримых нитей. Ведь «колокол звонит по каждому из нас». Но даже когда он не звонит, мы все — часть единого материка. И дав себе поблажку, выпустив на волю подлые, низкие инстинкты, обижая других, мы чаще всего не получаем удовольствия, если хоть чуть-чуть развиты. Но если даже получаем, начинаем гнить. И гниет тогда все, что рядом. Прочитала повесть Трифонова «Обмен». Как заразительно мещанство! Как от жены оно переходит к мужу, как захватывает близких в свои лапы, если люди эти не готовы к самому активному сопротивлению.

В наших лабораториях работаем мы с Верой (Вера второй год, дважды сдавала на психфак, не поступила). Смотрю на нее и удивляюсь. Какое холодное равнодушие к тому, что делает. Оставляет грязные колбы, недавно в десятом «а» чуть не произошел взрыв. Колбы — мелочь, но так же и к людям. Обманывает нашу химичку на каждом шагу. И ходит в консерваторию — слушает реквием Моцарта, восхищается! Значит, думает о месте человека на земле, о его долге пройти свой путь напряженно и достойно. Как-то не выдержала, спросила ее, как, мол, можно так относиться к делу. Засмеялась в ответ:

— Что, — говорит, — дура я что ли, надрываться на временной работе?

Временная... Я тоже не собираюсь всю жизнь просидеть в химическом кабинете, но жизнь-то одна и это — ее отрезок. От этого факта никуда не уйти. Это все равно, что жить в грязной комнате, не убирать за собой кровать. Это нечистоплотно.

Вчера, в день рождения, друзья принесли мне альбом Яна Питера Брейгеля. Сколько деталей — мелких, точных в каждой картине. Я полюбила этого художника давно. У меня такое ощущение, что он смотрит на нашу Землю с высоты — скажу смелее, с космической высоты (ведь оттуда все детали четче и ясней), хотя знаю, в его время космическая высота была недостижима. И смотрит он на все с такой любовью, с таким любопытством, боясь пропустить всякую мелочь, рассматривая подробности каждого человека, каждую веточку, каждый холмик на милой сердцу Земле. И все это важно, и все это связано, и каждый должен носить в себе и этот взгляд на планету, на которой ему выпало жить в одно время со всеми другими людьми. И каждый должен оставить хороший след, ведь ему достался мир не простой, но прекрасный. И от меня лично зависит, станет ли мир этот еще прекраснее.

Ездили в Ясную Поляну, к Толстому. Я не случайно пишу так, словно посетила живого, в одно со мной время живущего человека. Как объяснить то, что случилось, что произошло со мной? А сначала ехать

я не хотела, уговорили родители.

Я не любила литературные музеи. У нас в школе хорошие учителя. И наш литератор Валентина Константиновна старательно водила нас к великим. Проходили Пушкина — она заказывала экскурсию по пушкинской Москве, Чехова — шли к Чехову в его маленький, скромный домик на Садовой. И в толстовский музей в Хамовниках мы, конечно, тоже ходили. Признаюсь себе, несмотря на проникновенные речи экскурсоводов, я не волновалась. Читать Пушкина, Чехова, Толстого я уже очень любила, а рассматривать рукописи, вещи мне казалось неинтересным и ненужным. Но, видно, всему свое время.

Давно «прошла» «Анну Каренину» и «Войну и мир». «Прошла» — это плохо сказано, я зачитывалась Толстым, жила в его мире — кто лучше меня может понять сегодня Наташу? Это все обо мне (не по событиям, конечно, а по мыслям, по чувствам). И вот я в местах, где Толстой провел значительную часть своей жизни. Въезд, аллея, старый дуб — «дерево бедных», могила Льва Николаевича над оврагом, здесь прятал он с братом зеленую палочку, детский символ счастья, просторы за усадьбой. И мы — я, мама и папа. Как это происходит, я не знаю, но именно в такие минуты все прочитанное становится какой-то ощутимой реальностью. «Моя» Наташа как-то незримо связана отныне с этим удивительным летним днем, с его дыханием, с движением тени от листвы на аллее, со всей моей жизнью.

Приехав, открыла зачитанное, знакомое наизусть (в буквальном смысле слова — учила к уроку) то место, где князь Андрей «встречается» с дубом. Как этот старый, видавший жизнь и невзгоды дуб оживает! И князь возвращается к жизни после своей потери — смерти жены. И я... заплакала. Сам ритм прозы вошел в меня глубоко, что-то во мне перевернул. Все события последних лет вдруг отошли. То есть отошло все мутное, неясное, тяжко неразрешимое. Да, я еще люблю Сашу, да, я еще не нашла своего места в жизни (вернее нашла, но не достигла — хочу быть врачом), но это... неважно. Есть жизнь, есть прекрасный дуб в Ясной Поляне, есть книги.

Я чувствую себя удивительно счастливой, и это счастье не зависит от внешних обстоятельств.

Закончила «Тихий Дон» Шолохова. Последние страницы. Смерть Аксиньи, ее одинокая могила. Григорий, который едет в родные места, к семье, к детям. Я на собственном опыте убедилась, что жизнь не безоблачна. Сколько каждому из нас предстоит даже при лучшем благополучном варианте. Не избежать разлук с близкими людьми, не избежать тех потерь, которые называются смертью. От природы положено жестокое — «пережить родителей». За очень любимых боишься всегда, мне давно знакома эта тревога, кажется, с тех лет, когда я стала сознавать себя. Но после «Тихого Дона» пришло и новое: понимание того, что за плечами у мамы и папы жизнь, долгая и трудная, что уже поэтому их надо не только любить, но и беречь. Я не прожила и семнадцати, а сколько выпало на мою долю переживаний, боли и обид. Возможно, через год или два, три все «страсти» с Милкой и Сашей покажутся и мне смешными, но мне нелегко их было пережить. А у мамы... Ведь мама сейчас второй раз замужем. Первый ее муж оказался не слишком достойным. Он пил, изменял маме. Что пережила она? То же, что Наталья у Шолохова? Как сумела избавиться от своего чувства? Какой ценой? С какой-то иной, маминой точки зрения я вдруг увидела и себя. Как часто я ее обижаю, как трудно, наверное, ей даюсь. И сколько я болела! Только воспалением легких — трижды. Помню, как спешила она отвезти меня на юг, к морю, чтобы пневмония не перешла в хроническую. Теперь-то я понимаю, что ее гнал мучительный страх за меня, за мое здоровье, за мою жизнь.

С «Тихим Доном» пришло для меня понимание трудной цены каждой человеческой жизни. Старших надо уважать уже за то, что они старше. Как мудры народные обычаи, призывающие чтить старость, опыт, мудрость.

Я понимаю, что отошла в мыслях от «Тихого Дона», что это — уже о собственной жизни, но к этим мыслям подтолкнул именно Шолохов, показавший судьбу человеческую в особых, сложных условиях, и в то же время — как просто человеческую судьбу, с ее типичными законами.

Встретила Мишу. Проснулась утром и все по-другому.