Встречи
Шрифт:
– Что ты, Марьям, - мягко сказала Ольга Михайловна.
– Вы наверняка увидитесь… Если хочешь, я постараюсь связаться с тем госпиталем, где он лежит.
Марьям быстро собралась и побежала искать Нефедьева, но его нигде не было. Как же быть? Она очень беспокоилась, что нарушит его строгий приказ - никуда не отлучаться без разрешения. Она разыскала в одном из соседних домов парторга Коломийцева, которого директор оставил вместо себя за старшего. Коломийцев писал письмо домой и так был занят своими мыслями, что не сразу понял, чего, собственно, она от него хочет, а когда понял, то посадил на письмо кляксу и чуть
Марьям вернулась обратно, когда уже стемнело. В комнате не было света. Марьям решила, что Ольга Михайловна уже легла спать, и ощупью нашла свою койку. Но хозяйка дома еще даже не раздевалась, а как оставила ее Марьям у стола, так она и просидела все это время.
– Вы думали?
– спросила Марьям.
– Да, думала, девочка, - сказала Ольга Михайловна.
И Марьям показалось, что она без нее плакала.
– Вы очень одиноки?
– спросила Марьям, помолчав.
– Нет, что вы! Я не одинока… У меня ведь есть и сын… и муж…
– Вам очень трудно?..
– Нет-нет, - сказала Ольга Михайловна, - просто, глядя на тебя, я вспомнила и свою молодость… А это было очень, очень давно… - Она нашла в темноте руку Марьям.
– Я желаю тебе счастья, Марьям. Настоящего, большого. Такого, какого ты достойна… Ты хорошая…
– Вы еще меня совсем не знаете…
– Я это чувствую… Вижу… Ну, не будем об этом говорить… Хорошо?
Марьям всю ночь не могла заснуть, и когда в семь часов утра за окном остановилась машина, она была уже совсем одета - в пальто и платке. Тихо, чтобы не скрипнуть половицами и не разбудить Ольгу Михайловну, она вышла на крыльцо и почти столкнулась в дверях с батальонным комиссаром, молодым человеком, лет двадцати семи, с еще свежим глубоким шрамом на левой щеке. Шрам этот очень старил его, левая сторона лица казалась на десять лет старше правой.
– Это вы едете?
– спросил батальонный комиссар, критически оглядывая ее короткое черное пальто и светлую шерстяную косыночку, которой она повязала голову.
– Я, - сказала Марьям, робея под его придирчивым острым взглядом.
– А вы не замерзнете?
– Что вы? Я привыкла!
– Ну смотрите, - сказал он жестко, - в дороге не жалуйтесь… Вам бы лучше остаться и сперва достать полушубок.
– Нет-нет, - быстро ответила она, боясь, как бы и вправду батальонный комиссар не уехал без нее.
– Говорю же вам, я привыкла. Мне не будет холодно.
– Тогда залезайте, - ответил он, повернулся и пошел к машине.
Он сел рядом с шофером, а Марьям одна на заднее сиденье. Машина тронулась.
Батальонный комиссар сидел молча, не оборачиваясь и не разговаривая с Марьям. Он был чем-то недоволен и раздражен.
В рассветных сумерках то и дело мелькали силуэты машин, груженных какими-то ящиками, тюками, сеном и еще чем-то, что Марьям не успела рассмотреть. Одни грузовики шли к фронту, другие - навстречу. Однако когда совсем рассвело, Марьям заметила, что машин на дороге почти не стало.
Однако когда проехали несколько километров, батальонный комиссар вдруг обернулся.
– В Малиновке мне надо будет сойти, - сказал он, - а вот товарищ Воробьев, - он кивнул в сторону шофера, - довезет вас до места… Вы куда едете? Мне сказали, что в армейский госпиталь, - вдруг прибавил он, словно решив наконец завязать хоть какой-нибудь разговор.
– Да, я еду в госпиталь, - сказала Марьям.
– А скажите, нам долго еще ехать?
– Я точно не знаю, где он, - ответил батальонный комиссар, сидя вполоборота к ней и неудобно повернув голову, так, чтобы видеть ее хоть одним глазом, - по дороге вы это уточните… В медицинском отделе штаба армии…
– А как же мне его разыскать?
– Ну, это несложно. Товарищ Воробьев вам поможет.
– Он опять кивнул на шофера, склонившегося над рулем.
– К сожалению, сам я не могу. У меня важное задание…
Последние слова он произнес таким внушительным и серьезным тоном, что Марьям невольно подумала: «Наверное, он везет какой-нибудь секретный приказ, от которого зависит исход большой операции…» И суровость молодого комиссара сразу стала в ее глазах понятной и даже необходимой.
– А далеко еще до штаба армии?
– спросила она робко, решив хоть как-нибудь поддержать нить с таким трудом начатого разговора.
– Километров сорок, - прикинул он.
– По такой дороге часа через три приедете… Здесь колдобина на колдобине… Смотрите, сколько грязи! А кто у вас в госпитале?
– вдруг спросил он.
– Отец, брат?..
– Нет, друг, - сказала Марьям и немножко испугалась: а вдруг на этом сухом и строгом лице появится насмешливое выражение?
Но нет, он кивнул головой и сказал просто и серьезно:
– Это для него будет целый праздник! А он знает, что вы должны приехать?
– Нет. Он вообще не знает, что я на фронте.
– Вы ему не писали?
– Нет.
– Странно, - сказал батальонный комиссар, недовольно поморщившись.
– Едете к нему, а не писали!
– Вот увидимся и поговорим.
– «Поговорим, поговорим»!
– повторил он.
– Вы там в тылу не всегда учитываете, какое значение имеет для солдата письмо…
– Почему? Я это знаю, - улыбнулась Марьям. Чем больше батальонный комиссар втягивался в разговор, тем он казался ей моложе и понятнее. Марьям даже перестала замечать пересекающий его щеку красный шрам с неровными краями, на которых еще сохранились следы ниток.
– Ну, про вас я не говорю, - грубовато сказал он, - но есть такие, такие… Да вот вам пример. Был я недавно в Саратове. В командировку туда ездил… с одним товарищем, - прибавил он.
– Так вот мой товарищ увлекся там одной девушкой. Красивая очень. Остроумная… И что же вы думаете? Она ему говорит: «Ты вообще-то парень хороший, но, наверное, не очень нужный!» «Почему?» - спрашивает он. «А потому, что всем людям, которые нужны, дают броню и на фронт не посылают!» Видите, какая птичка попалась…